которая всё-таки не давала бы повода нагрубить мне в ответ.
Он старательно изображает улыбку, но она ему не очень удаётся.
– Алёша, – говорю я уже как можно серьёзней, даже с оттенком некоторого драматизма. – Завтра я тебя жду. Обязательно. Это очень, очень важно.
Он забывает про паяльник и глядит на меня во все глаза. Но я поворачиваюсь и решительно иду к выходу, не произнося больше ни звука.
– Добрый вечер. Какой ты молодец, что пришёл!
Кажется, сегодня я ласкаю особенно нежно. Для начала в нём тает огромный ком, образовавшийся от проклятой неработающей схемы. Потом плавятся и стекают прочь путы обыденности, которыми неизвестно когда и как успели обрасти наши отношения. И вечер приобретает остроту и свежесть первой ночи. Затем он доходит до исступления, пытаясь проглотить меня всю, целиком. Потом плывёт и растекается сам. И наконец, когда подходит «час Х», я вижу, как ему не хочется уходить. И это не просто лень разлакомившегося мужчины. В его глазах – реальная боль от сознания того, что он мог бы иметь в этой жизни, но даже под пытками не решится себе позволить.
И вот это меня устраивает. Я целую его редким глубоким поцелуем и легонько подталкиваю к двери. Прощай, Стадник. Теперь я без всяких слов знаю, что ты меня никогда не забудешь.
Работа в вузе была бы намного приятней и интересней, если бы в нём не было студентов. Такая мысль, постоянно ошивающаяся где-то на задворках сознания, регулярно – два раза в год – выступает на передний план. Это случается в конце каждого семестра. Когда люди, ничего толком не знающие, но обожающие с умным видом судить обо всём, – журналисты – достают из сундуков свои напыщенные штампы о том, что у студентов, мол, «началась горячая пора», мне вспоминается фраза, которую произносит актёр Алексей Смирнов в бессмертной комедии Гайдая: «Ты думаешь, это мне дали 15 суток? Нет. Это нам дали 15 суток». В ней – ключ к пониманию того, у кого начинается эта самая «горячая пора».
Знания подобны кредиту: их гораздо легче давать, чем получать обратно. Процесс выдачи светел и приятен. Он сопровождается шутками, анекдотами, выражением полного взаимоуважения и взаимопонимания сторон. Полную противоположность составляет получение. Оно кишит интригами, взаимными оскорблениями – как высказанными, так и тайными; подозрениями, вероломством и вообще самыми низменными проявлениями человеческой натуры. В этот период вполне воспитанные, интеллигентные люди могут позволять себе такие слова и поступки, за которые, будь они совершены при любых других обстоятельствах, их до конца жизни мучила бы совесть. Да что там совесть! Законопослушный человек, у которого в роду до седьмого колена не было ни воров, ни фальшивомонетчиков, оказывается вдруг способным совершить кражу (стянуть из пачки у лаборанта чужую курсовую работу) и подделку (подписи преподавателя), не говоря уже о плагиате. И – самое страшное! – будучи уличённым в этих неблаговидных поступках, не мучиться тем, что попал фактически в разряд