и знать-то не знаете, как море бьёт…
– Мы, дети Рагнара, и правда не знаем, – улыбнулся Харальд. – Э́гир и Ньёрд чтят нашего отца и даруют нам своё благословение. Но к другим людям море совсем не так дружелюбно, и те выдумывают разные способы, как с ним поладить. Рагнар конунг говорил мне, что нам с братьями следует знать эти способы, поскольку вождь должен заботиться о своих подданных… и о друзьях, которым тоже порой приходится туго.
– Какие же это способы?.. – чувствуя мерзкое шевеление нутра, спросил Твердислав.
– Я слышал, как ты напевал про себя, умываясь во дворе на другой день после тинга, – сказал Харальд. – Я ещё подумал, что люди, должно быть, не врут, говоря, что великие воины не обделены от Богов никакими умениями. Редко бывает, что герою хорошо даётся всего одно дело, а остальные валятся из рук. Ты не припомнишь, о чём пел тогда во дворе?
– Нет, – прикрыл глаза Твердята. – Не припомню…
– Ну тогда спой любую другую песню, которая тебе нравится.
Что касается умений, то тут Харальд нисколько не ошибался. Пенёк с молодых лет водил дружбу со звонкими гуслями и пел так, что люди заслушивались. Правда, те времена давно миновали; Твердята, ставший седобородым и важным, считал, что часто петь ему уже не по чину. И лишь изредка радовал побратимов, когда те сходились в княжеской гриднице.
Он сказал себе, что докажет Сувору и варягам, а заодно и мальчишке, – ещё не настал день, когда на него, Твердяту, будут смотреть с жалостью и пренебрежением. Он воодушевился и предложил Харальду:
– Лучше я покажу тебе, каким удивительным способом разговаривают отдалённые племена моей страны, у которых почти никто не бывал. Вот слушай, сейчас я скажу: «сын вождя едет к нам в гости на большой лодке…»
– На корабле, – поправил Харальд, решив, что боярин подзабыл датское слово.
– На лодке, – повторил Твердята. – Этот народ живёт далеко от моря, в чаще лесов. Там от века не видели корабля и не знают для него имени.
Сын Рагнара внимательно смотрел на него, наверняка думая, что и ему, может быть, когда-нибудь доведётся путешествовать по лесам и беседовать со странным народом, никогда не видевшим моря. Твердята же набрал побольше воздуха в грудь, поднёс к губам пальцы… и засвистел.
Свист был невероятно громким и резким. Замысловатые коленца немилосердно резали слух, и Харальд помимо воли отшатнулся на скамье, зажимая уши руками. Это помогло, но не слишком: ещё долго после того, как Твердята умолк, в воздухе над палубой слышался лёгкий звон.
Кто знал о диковинном языке свиста, ведомом Пеньку, стали смеяться, глядя, как те, кто не знал, ошалело мотают головами.
– Вот так они передают новости от деревни к деревне, – пояснил боярин. При этом он неожиданно обнаружил, что качка стала донимать его куда меньше прежнего.
– Беду кличешь, Пенёк?.. – громко долетел от правила укоризненный голос Сувора Несмеяныча. – Налетит буря, перевернёт, поделом станет!..
Хохот примолк, кое