клювами и помутневший, он лежал под ногами людей и, казалось, всё ещё смотрел.
И люди невольно качнулись прочь, и многим подумалось о Богах, посылавших предостережение смертным.
Твердислав не стал дожидаться, пока кто-нибудь вслух истолкует знамение.
– Ты!.. – поднявшись с травы, прикрикнул он на Сувора. – Что затеял, смотреть срам!.. На ночь глядя мечом размахивать, чаек пугать!.. Уймись от греха!..
А самому куда как некстати вспомнился утопленник, всплывший перед носом корабля, как раз когда они подходили к Роскильде. И вновь стало муторно на душе. Хотя вроде бы и добром завершилось посольство, и с Рагнаром такое замирение отговорили, на которое даже надеяться не приходилось…
У западной оконечности Котлина острова возвращавшееся посольство встретили боевые корабли из числа морской стражи, поставленной князем Рюриком. Лодьи сблизились, и на Твердиславово судно перебрался молодой воевода.
– Гой еси, государь Твердислав Радонежич, – поклонился он боярину Пеньку. – Поздорову ли возвращаешься?
Он, конечно, видел датский корабль, мирно качавшийся рядом с ладожскими лодьями, но кто и зачем шёл на том корабле, знать не мог.
Воеводу этого, Вольгаста, Твердислав не любил. И за молодость – ему бы только мечтать о Посвящении в кмети, а он уже воевода, мыслимое ли дело?.. – и за то, что с Рюриком из-за моря пришёл, и за то, что был Вольгаст, как ни крути, храбр и толков.
Боярин заложил руки за пояс:
– И ты здрав буди, Вольгаст. А о том, поздорову ли возвращаюсь, про то князю своему Вадиму сказывать стану.
– Ну добро… – усмехнулся варяг. – До Ладоги вас проводим, уж ты, Пенёк, не серчай.
И, не спрашивая позволения, пошёл мимо Твердяты на корму – перемолвиться с боярином Сувором.
Корабли стояли борт в борт, гребцы разговаривали. Люди Вольгаста наперебой расспрашивали о Роскильде, в которой никто из них не бывал, посольские узнавали об оставшейся дома родне. Твердята, ожидавший, когда наконец уберётся варяг, помимо желания слушал их разговоры. И вот так вышло, что он далеко не первым среди своих людей услышал весть, которая успела уже перестать быть новостью для ладожан, но всё равно висела над головами, как туча.
Князь Вадим рассорился с князем-варягом.
Совсем рассорился.
Так, что тесен оказался для двоих богатый ладожский стол…
В обиду встало Вадиму, что после побед над датчанами стали люди вперёд него воздавать Рюрику честь. Особо же молодые, жаждущие попытать счастья в боях, добыть скорую славу. Где ж им упомнить, что это он, Вадим, а прежде него Вадимовы дед и отец, хранили город крепкой рукою, без счёта раз выгоняли вторгавшихся, отстраивали после пожаров!.. Они – а не находники из-за моря!..
Начался разлад, как водится, с мелочей, а завершился хорошо что не кровью.
Вздумал Рюрик разрешить ижорское племя от дани, наложенной ещё дедом Вадима. Пусть, мол, лучше стражу несут в Невском Устье да по