дому, ибо твердо решил никогда больше не встречаться с его матерью. Не обращая внимания на пронзительно звонкие детские крики с адресованной моим ушам просьбой «подождать минутку», я продолжал идти своей дорогой, и вскоре мальчик умолк – то ли он понял, что ему меня не догнать, то ли мать позвала его к себе. Во всяком случае, когда я оглянулся минут пять спустя, их и след простыл.
Это происшествие совершенно непостижимо взбудоражило меня и встревожило, если только ты не сочтешь, что стрелы Купидона были не только слишком остры, но еще и с зазубринами, из-за которых мне пока так и не удалось вырвать их из сердца. Как бы то ни было, до конца дня я чувствовал себя несчастным вдвойне.
Глава XIV. Нападение
На следующее утро я напомнил себе, что и у меня есть дела в Л., поэтому оседлал лошадь и вскоре после завтрака пустился в путь. Небо было хмурое, моросил мелкий дождь, но мне это не мешало: такая погода как нельзя лучше соответствовала моему настроению. Встреч в дороге не предвиделось, ибо день был не базарный, а по поперечному проселку мало кто ездил вообще, но это меня вполне устраивало.
Пустив лошадь рысью и продолжая жевать жвачку горьких грез, я услышал позади конский топот, но и гадать не стал, кто там скачет и куда, замешкавшись на пологом подъеме, а точнее, позволив лошади перейти на ленивый шаг, – ибо, погруженный в раздумья, я предоставил ей трусить как она сочтет нужным – я утратил преимущество, и мой попутчик меня нагнал. Он обратился ко мне по имени, и это был не кто-нибудь, а мистер Лоренс! Рука, в которой я держал хлыст, невольно дернулась, и пальцы сжали его еще крепче, однако я подавил этот порыв и, ответив на приветствие коротким кивком, попытался уйти вперед, но он не отставал и, поехав рядом, заговорил о погоде и об урожае зерновых. Я отвечал на его вопросы и замечания предельно кратко, а потом замедлил шаг. Он тоже придержал своего пони и поинтересовался, не охромела ли моя лошадь. Я ответил ему таким взглядом… а он миролюбиво улыбнулся.
Это редкостное упрямство с его стороны и непоколебимая уверенность в себе изумили меня не меньше, чем разозлили. Я-то полагал, что обстоятельства нашей последней встречи оставили в его душе такой осадок, что ему до конца дней пристало бы платить мне холодной отчужденностью, а он как будто не только забыл все прошлые обиды, но и стойко сносил мои теперешние наглые выходки. Раньше хватило бы малейшей тени или всего лишь кажущейся холодности в твоем голосе и взгляде, чтобы он от тебя отвернулся, а тут его было не пронять и откровенной грубостью. Может, он, прослышав о моих злоключениях, явился засвидетельствовать результат и порадоваться моему отчаянию? Полный решимости, я крепче сжал хлыст, но пока воздержался пускать его в ход и молча поехал дальше, дожидаясь какого-нибудь более ощутимого оскорбления, чтобы открыть шлюзы моей души и дать выход еле сдерживаемой ярости, которая пенилась и пузырилась у меня внутри.
– Маркхем, отчего вы ссоритесь с друзьями только потому, что обманулись в своих надеждах? –