пара торчала из-за пазухи, один он держал под мышкой, другой в руке, а третий развернул, помогая себе зубами, и косил в него хмурым глазом.
– Что скажешь? – спросил он невнятно.
Гасан был не просто хмурый, он был злой, что для туземца редкость. Можно понять – двадцать лет парню на наши года, и вдруг такой подарочек: государственное управление в полный рост.
– Он умеет делать вот так? – я показал руками.
– Лучше всех. Но эти твари, они же тупые. И отец их в жизни не видел. Говорю ему: давай я пойду…
– Ты их тоже не видел.
Гасан выпустил свиток из зубов и уставился на меня.
– Я воин! Я умею биться! А отец… Он другой. Он умеет заставлять все живое любить себя. Я сейчас здесь не потому, что отец приказал, а потому, что очень люблю его!
Сказав это, боевой вождь династии Ун шмыгнул носом.
Туземцы плачут совсем как мы. Да они и есть мы, только намного лучше.
– А эти твари… Не способны любить. Понимаешь?
– Да, вождь.
– Мне сообщат, как все прошло… Но ты ведь узнаешь раньше. Я хочу доклад немедленно, советник. Ты сделаешь это для меня?
– Да, вождь.
Гасан стряхнул на пол лишние свитки, встал и подошел вплотную, навис надо мной, нарушая разом и этикет, и местную технику безопасности, по которой от вождя до гостя должна быть минимум вытянутая рука, а лучше полторы.
– Советник, – повторил он. – Отцу советы не нужны. А мне понадобятся. Много. Как бы все ни кончилось, нам с тобой еще работать и работать.
Фраза вышла совершенно земная, но мы с транслятором независимо друг от друга перевели ее именно так.
– Всегда к твоим услугам, вождь. Ты же знаешь, как пользоваться связью – просто вызывай меня. Но сейчас я иду проведать больных.
– Да. – Гасан вдруг фыркнул. – Отец так и не освоил вашу связь. Он хочет от вас школы, больницы, электростанции, мечтает послать нас с Унгури в Мос-ков-ский у-ни-вер-си-тет, а простой телефон в руки не берет… Второго такого, как отец, нет. Им мог бы стать Унгелен. А я не стану. Грустно.
– Черт побери, как же ты вырос! – вырвалось у меня.
Гасан хмыкнул. И совершенно отцовским жестом положил мне руку на плечо.
– Пришлось, – сказал он.
А потом отослал меня тыльной стороной ладони – тоже совсем как отец.
Я ушел к больным, пытаясь сообразить, каков теперь мой статус во дворце. Старался думать о чем угодно, только не о том, что творится за полтораста километров отсюда. Все равно узнаю детали не раньше, чем операция закончится. Поскольку она как бы нелегальная, полковник зашифровал каналы связи.
Двое больных явно шли на поправку, трое, по выражению сменщика, «пока зависли, но прогноз ничего себе». Угольно-черное тело, покрытое сыпью, выглядит не так устрашающе, как белое, но человек с очень высокой температурой – грустное зрелище само по себе. Я принял дежурство, провел штатный сеанс обработки ультрафиолетом и взялся было помочь санитарке из местных делать влажную уборку, но меня вежливо усадили и посоветовали вообще лечь.
– Отдохните, вождь, вы