реплика в одном из цветаевских писем из пригорода Праги в Париж. Радостно поражает естественность и даже гармоничность описываемых отношений и главное, восприятие их Мариной – с юмором, без нагнетания.
«Сережа неровен, очень устает от Праги, когда умилителен – умиляюсь, когда взыскателен – гневаюсь» (О. Колбасиной-Черновой. 1924, 2 ноября).
И еще: «Сережа трогателен, подарил мне на свой редакторский гонорар чудную неопрокидывающуюся стеклянную чернильницу (Ваша поганая сова (прежняя чернильница. – Л.К.) загаживала весь стол!), записную книжку, дегтярное мыло, сушеных винных ягод и 1 коробку баррана (марка папиросных гильз. – Л.К.). И вот уже 10 дней содержит табаком» (Ей же. 1924, 3 декабря).
«Сережа неровен…» Когда Сергей Эфрон бывал, при всей мягкости его характера, «взыскателен» (капризен?), он умел искренне раскаиваться: в одной из цветаевских тетрадок московских лет сохранилась его полушутливая записка: «Все, что Вы делаете, – прекрасно. Правда. А я, когда я… я нехороший. Простите!»
А вот две по-разному эмоционально окрашенные записи.
В одной – общая боль и грусть, общее потрясение:
«13-го июня я узнала о смерти Ямбо. Я лежала на постели у Сережи, в Феодосии.
– Я Вам лучше не буду рассказывать. Вы не сможете слушать.
– Нет, расскажите!
– Ему выбили глаза…
– А-ах!
Что-то ударило меня в грудь, я задохнулась, и в одну секунду все лицо залилось нестерпимыми слезами. Такого ужаса я еще никогда не испытывала. Такой боли! Такой жалости! Такой жажды мести!
Ямбо! Прекрасный, умный слон, расстрелянный 230 разрывными пулями! Ямбо, никому не делавший зла! ‹…› Ямбо, которого расстреляли хамы из Охотничьего клуба, позорно скрывшие свои имена! Ямбо! Ты моя вечная рана!» (1914).
Между тем оставалось всего два с половиной месяца до начала Первой мировой войны.
В другой записи – беззаботное молодое веселье:
«Коктебель, 19 июня 1914 г., четверг.
Сережа кончил экзамены. В местной газете „Южный Край“ такая заметка: „Из экстернов феодосийской мужской гимназии уцелел один г-н Эфрон“. В его экзаменационной судьбе принимал участие весь город.
Хочется записать одну часть его ответа по истории: „Клавдий должен был быть великим императором, но к несчастью помешала семейная жизнь: он был женат два раза, – первый на Мессалине, второй – на Агриппине, и обе страшно ему изменяли“.
Это все, что он знал о Клавдии. Экзаменаторы кусали губы».
И далее: Экзамен по Закону (Божию) – 12-го июня 1914 г.
Священник: «Как отнеслись стражи к Воскресению Христову?»
Сережа: «Пали ниц».
Священник: «А потом?»
Сережа: «Пришли в себя».
Марина Цветаева, естественно, не присутствовала на этом экзамене, и такие подробности экзаменационного диалога она могла узнать только из артистичного, полного веселой самоиронии рассказа самого Сергея. Отголоски молодого веселья, атмосферы розыгрышей, шуток, мистификаций в волошинском Коктебеле,