свое, и талант (если он есть) возьмет свое, из пустоты сотворив Нечто (как это произошло с Еленой Сунцовой, поэтом подлинным).
Таким образом, Антология В. О. Кальпиди – это объективное, нет – реальное, зеркало, в которое смотрится все, что сегодня есть не только в Уральской, но и в русской поэзии и литературе. Поэзия в Антологии есть. И ее, говоря обыденным языком, много (хотя Прекрасного много не бывает). Теперь пришло время показать хотя бы небольшую часть поэтического тезауруса («чистого золота» поэзии), который очевидно и легко «выжимается» из Антологии. (Повторю: антитезаурус я демонстрировать не стану – не хочется умножать лишнее на два).
Итак, золотые строки Антологии.
Озаряется долина.
Озирается равнина
изумленно… (А. Александров)
…и не убывало
воды ее немое покрывало (В. Балабан)
Лежу в земле по всей стране
По городам, по деревушкам… (А. Бахарев-Черненок)
(Здесь небольшое NB, касающееся стихов Александра Вавилова. Антология В. Кальпиди – это еще и школа (к тому «авансу», который составители выдали молодым, да и не только им), – не академия, конечно, но уж испытательный стенд – точно. Я замечал, что есть стихотворцы (а наблюдаю я за ними около 30 лет – и как преподаватель, и как литератор, и как редактор, и как филолог и т. д.), которые в течение первых лет сочинительства (а это 3–5–10 лет) проходят весь (или почти весь) путь русской поэзии (ее культурно-письменного отрезка) с 17/18 по 21 век: то есть от Симеона Полоцкого, Ивана Величанского, А. Кантемира, В. Тредиаковского – до И. Бродского (о поэтику которого и расшибаются насмерть – навсегда: до 90 % начинающих сочинять). И есть сочинители, которые начинают сразу с Бродского (не зная и не освоив прошлого поэтического) или – в прозе – с Довлатова или, чуть глубже, с Набокова (Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой и т.д. – до Бунина, – им неизвестны). А иногда (есть и такие) «отталкиваются» поэтологически и содержательно – от Е. Фанайловой (девицы), от Дм. Кузьмина (свежие юноши) и от Д. Новикова / Б. Рыжего (все остальные). Антология В. Кальпиди, слава Богу, антропологически и юна, и молода, и зрела. Стихи всегда автороразоблачительны: видно, кто от кого, откуда и куда (хотя ювенильный Мандельштам почти сразу – минуя некрасовщину и надсоновщину – зрел, глубок и настоящ). Вавилов, видимо (судя по просодическим колебаниям, скачкам, разрывам и падениям – пробелам), оттолкнулся одновременно от пустоты (то есть от себя – нулевого, неначитанного и необразованного), от завихрений мэйнстрима и от третичного (из третьих рук) Бродского. Но и это не очень уж страшно: самоучек в России – тьма. Плохо то, что Вавилов не познает Нечто невыразимое (что, кстати, всегда пытался делать Бродский), не выражает Нечто вообще, а – сочиняет / пишет стихи, обкатывая в них те или иные приемы. В таких стихах нет музыки. Они немые. Они даже не мычат.
Быстрая тьма задыхается медленным светом.
Если в начале, то это плохое начало…
Если