дипломатия.
– Пойми меня правильно, Самад, мы с тобой люди культурные, откровенные люди, так что, думаю, я могу быть с тобой откровенным… Я знаю, что ты не говеный официант, – он прошептал бранное слово и снисходительно улыбнулся, как будто это было нечто пикантное и тайное, что их сближало, – я понимаю, в каком ты сейчас положении… само собой разумеется, я все понимаю… но и ты меня пойми… если я начну повышать зарплату всем родственникам, которые у меня работают, я пойду по миру, как какой-нибудь Ганди. Даже без ночного горшка. Буду прясть при свете луны. Вот например, сейчас этот кровопийца Жирный Элвис, мой шурин, – Хуссейн Ишмаэл…
– Мясник?
– Мясник. Требует, чтобы я больше платил за его вонючее мясо! «Ну, Ардашир, мы же родичи!» – говорит он мне. А я ему говорю: но Мо, это же получается розничная цена…
Теперь взгляд Самада стал отстраненным. Он подумал о своей жене, Алсане, которая вовсе не была такой робкой, как он думал, когда они только поженились; он принесет плохие новости Алсане, у которой случаются приступы, даже припадки – да, настоящие припадки – дикой ярости. Его тети, братья, двоюродные братья и сестры – все считали, что это плохой знак, и опасались, что в семье Алсаны могло передаваться по наследству «какое-то душевное расстройство», они сочувствовали ему, как сочувствуют тому, кто купил краденую машину с подкрученным спидометром. Самад был настолько наивен, что думал: с молодой женой будет… легко. Но с Алсаной было не легко… совсем не легко. Значит, теперь так вот с этими девушками, решил он. Невеста Арчи… в прошлый вторник он понял по ее глазам, что она тоже не из тех, с кем легко. Такие теперь девушки.
Ардашир подошел к концу своей, как он полагал, замечательно сказанной речи. Довольный собой, он откинулся на спинку кресла и разместил на колене только что сделанную букву М, означавшую Мухул, рядом с уже готовой А, означавшей Ардашир.
– Спасибо, сэр, – сказал Самад. – Огромное вам спасибо.
В тот вечер разразился страшный скандал. Алсана сбросила на пол швейную машинку вместе с черными шипованными шортами, над которыми она сейчас работала.
– Бесполезно! Скажи мне, Самад Миа, зачем было переезжать сюда – в красивый дом, да-да, очень красивый, очень-очень, – если в нем нет еды?
– Это хороший район. У нас тут друзья.
– Какие еще друзья? – Она стукнула маленьким кулачком по кухонному столу, отчего баночки с солью и перцем подскочили и выразительно столкнулись в воздухе. – Я их не знаю! Ты воевал на старой, всеми забытой войне с каким-то англичанином… женатым на черной! Кому это они друзья? С такими людьми будет расти мой ребенок? С их детьми – черно-белыми? Но скажи мне, – закричала она, возвращаясь к своей любимой теме, – где еда? – Она открывала каждый шкафчик на кухне, театрально указывая на них рукой. – Где она? Мы можем съесть фарфоровый сервиз? – Две тарелки полетели на пол. Она похлопала себя по животу, чтобы напомнить о будущем ребенке, и ткнула пальцем в осколки: – Хочешь есть?
Самад, тоже любитель