шевелитесь! Оставайтесь там! Сейчас подадут носилки!
Я не остановился: как же они узнают, куда подать носилки, если я не покажу?
– Стойте! – гаркнул пожарный, а санитар «скорой помощи» (без всяких носилок) подбежал ко мне и взял в захват, не хуже смирительной рубашки.
– Не двигайтесь! Стойте на месте! – выпалил он, дыхнув соусом чили.
– Я вполне могу передвигаться, – сказал я.
– Джей Би! Тащи сюда носилки!
Видимо, пострадавшим они считали меня. В смысле, только что пострадавшим. Я пихнул санитара.
– Там моя жена! – сказал я. – Он-н-н-на…
– Все в порядке, дружище. Успокойтесь.
– Где она? – спросил пожарный.
– Вон там… – Я махнул рукой, перевел взгляд на дом и увидел, что его северной части больше нет. Нет ничего, кроме упавшего дерева.
– Ох ты! – выдохнул пожарный.
Я знал это дерево. Белый дуб. Огромный, добрых полтора фута в обхвате, он вырос, наверное, задолго до постройки дома, а теперь стоял на нашем заднем дворе и так сильно кренился в сторону крыши, что каждый сентябрь я просил рабочих, занимавшихся обрезкой крон, его проверить. Однако всякий раз они заверяли, что дерево здоровое. Да, старое, с поредевшей листвой, но здоровое. «И потом, если вдруг что, – говорил десятник, – большого урону не будет, потому как дуб слишком близко к дому. Он просто навалится на крышу, и все. Разогнаться не успеет».
Но рабочий ошибся. Во-первых, дерево явно было больное. Оно упало в тихий день даже без намека на ветерок. А во-вторых, дуб нанес громадный урон. Начав падать, он удовлетворенно застонал (видимо, этот скрип я и слышал), а потом рухнул на крышу, проломив дом сверху донизу. И в лепешку сплющил веранду.
– Вытащите ее, вытащите, – повторял я.
– Ладно, братан, успокойся, – сказал санитар.
Теперь он впрямь меня держал. У меня почему-то ослабли колени. Санитар отвел меня на лужайку и усадил на кованый стул, которым мы никогда не пользовались.
– Где-нибудь болит? – спросил он.
– Нет! Вытащите ее!
Я желал боли. Я ненавидел свое тело. Сижу чучелом, а крепкие здоровые мужчины пытаются вызволить мою жену.
Приехала бригада с цепными пилами и топорами, полицейские машины перегородили улицу, автокран поднял здоровенный кусок ствола. Спасатели переговаривались по рациям, с хрустом продирались сквозь ветки. Все это сколько-то продолжалось, но я не помню, сколько именно. Собралась толпа из соседей и праздных зевак. Старая Мими Кинг, жившая через дорогу от нас, принесла мне чаю со льдом. (Я лишь пригубил стакан ради вежливости.) Джим Раст накинул мне на плечи розовое вязаное одеяльце. Я его поблагодарил, хоть истекал потом – на улице было градусов восемьдесят[1].
– С ней все будет хорошо, – сказал я, ибо Джим молчал, но, по-моему, кто-нибудь должен был это сказать.
– Конечно, – ответил он. – Я очень надеюсь, Аарон.
«Зачем он называет меня по имени? – недоуменно подумал я. – Он же со мной разговаривает.