подчиненным, что-то бросил им. Эсэсовцы засмеялись.
– Надо же, вшивая русская дворняжка облаяла меня, – перевел его слова заместитель командира взвода. – Он очень расстраивается. Неужели, мол, нам теперь придется переходить на русскую еду?
Солдаты возмущенно загудели.
– Лейтенант, неужто стерпим? – прорычал высокий боец с пудовыми кулаками. – Они нам в рожи смеются, а мы их в плен? Может, еще накормим, спать положим? Лейтенант, это же СС! Ты посмотри на их петлицы!
Молодой офицер сам дрожал от ярости. Он потерял на этой войне все – дом, семью, невесту.
Лейтенант колебался недолго, рявкнул так, что штукатурка посыпалась со стен:
– Расстрелять эту сволоту! Да не здесь. На улицу выгнать, и к стенке!
Дважды повторять не потребовалось. Солдаты били безоружных немцев прикладами, хватали за шиворот, пинками отправляли к выходу. Их сбрасывали с крыльца, пересчитывали по головам.
На улице избиение продолжилось. Эсэсовцы отступали к забору, закрывались от ударов. Если кто-то сопротивлялся, с ним и вовсе не церемонились, налетали втроем, превращали физиономию в фарш. Около двух десятков безоружных, побитых мерзавцев жались друг к другу, отступали. Советские бойцы еще не выместили злобу, били от души – за пострадавшую родню, за павших товарищей, за изувеченную страну.
– Все, хватит! – прокричал лейтенант. – Кончай их! Первое отделение, стройся! Заряжай, целься!
Немцы в страхе загалдели. Что происходит? По какому праву их расстреливают?! Они военнопленные, с ними нужно обращаться согласно какой-то там конвенции!
– Хрен вам, а не конвенцию! – проорал, вскидывая автомат, заместитель командира взвода. – Жрите, суки, русскую еду!
Огонь солдаты открыли, не дожидаясь команды, не утерпели! Эсэсовцы орали, падали. Щелкнул каблуками унтер-офицер, выбросил руку в нацистском приветствии и отлетел к забору с явными излишками свинца в организме. Когда упали все, солдаты перенесли огонь на трупы. Они не могли остановиться, убивали заклятых врагов снова и снова.
– Отставить! – заполошно выкрикнул капитан, невесть откуда взявшийся.
Он бежал из-за угла, махал руками.
– Терновский, что вы себе позволяете? Кто приказал? Нам нужны языки!
Но все уже кончилось. Два десятка тел, истерзанных пулями, валялись на земле.
– Терновский, да я вас под трибунал!.. – Капитан тряс кулаком под носом белого, как известка, лейтенанта. – Что за самоуправство? Вы за это ответите!
– Товарищ капитан, да это же нелюди! – крикнул кто-то. – Нельзя им жить. Вы посмотрите, что они наделали!
– Ладно, потом разберемся, – сказал капитан и отвернулся.
Его тоже терзали противоречия.
Щекотливую ситуацию подправил мотоциклист, с треском вылетевший на своем «М-72» из-за угла барака.
Он подлетел, остановился, покосился на горку свежих трупов и бодро отрапортовал:
– Неплохая новость, товарищ капитан. В южных бараках живые обнаружены! Их много, товарищ капитан! Соседние бараки немцы сожгли