допил водку.
– Ну, давай, – сказал Красный солдат и протянул Чёрному фашисту руку, – чай, не в последний раз. Если только не найдут нас, имени не назовут. Ну, тогда расстанемся.
Мужчины встали и, пожав руки, стали спускаться с холма. Один – в сторону заросшего канала, другой – в сторону Ладоги. Меня они не заметили. Я пошёл домой. Вечером пил чай, слушал радионовости, курил. Когда стемнело, я курил в беседке, услышал, как по улице кто-то идёт, шурша листьями. Соседи на выходные не приезжали, дом мой стоял в конце улицы, примыкавшем к лесу. Может, это прогуливался кто-то, а, может, Красный солдат или Чёрный фашист бродили по садоводству, пытаясь вспомнить свои имена и не находя покоя в тихой сентябрьской ночи.
Отпуск
Когда отодвинулся стул, Коре показалось, что в окружающем мире стало пусто, и ощущение пустоты не покидало её до вечера, как будто этот стул, пустая кофейная чашка с прилипшим на дне сахаром, открытое окно, в которое уже начинало светить солнце, отражённое в стёклах дома напротив, стали плоскими, нарисованными, ненастоящими; Кора подумала, что именно в этот день, первого августа, что-то должно произойти; обыкновенный рабочий день, хотя и суббота; когда Кора вставала из-за стола, что-то неуловимо изменилось, наверное, изменилось, потому что, когда Кора закрывала окно и посмотрела вниз (четвёртый этаж, десять метров пропасти), ей уже не было страшно, так, как обычно летом, когда спать получалось только с открытым окном, но закрывать его нужно было утром, перед тем, как уйти на работу (а, вдруг – гроза); обычно было страшно смотреть в этот колодец, наполненный звенящей пустотой, сейчас же казалось, что нарисовано всё – и дорога, и клумбы под окном, странно было бы бояться высоты в двумерном мире; Кора закрыла окно и оделась; до работы оставался час, и можно было не торопиться; закрыть дверь, спуститься по лестнице (пахнет железом и табаком), выйти из парадной и пройти через двор, под арку, к автобусной остановке; автобус пришёл, как всегда, вовремя, знакомые пассажиры, знакомый водитель, место у окна – солнце уже поднималось над домами, это август, не весна и не осень, когда дорога на работу и работа кажутся продолжением сна; автобус проезжал остановки, дорога была мокрой, искрилась; на набережной было пусто, если не считать пары дворников на велосипедах и человека, возвращавшегося со вчерашнего праздника; мост, второй мост, остановка у башни, пора выходить; через арку, третий двор (пахнет кошками, железом и табаком), на лифте (старом железном лифте с решётчатой дверью, железном чудовище, утреннем друге) на самый верх, ещё два пролёта по железным ромбиками лестницы; дверь проглатывает ключ и открывается нехотя, со скрипом; включить свет в раздевалке, взять из шкафчика оранжевую жилетку и боты, переодеться, и ещё выше, выше по железной лестнице, на самый верх башни – из окна во всю стену видны крыши, трубы и подъёмные краны; сегодня не страшно, сегодня как будто картинка; часы на площади бьют восемь, пора, пора; Кора отрывает чугунные вентили на стене и садится за клавиатуру у окна – первый