и вдруг полетел куда-то следом за матерью. Только сук, на котором он сидел, подрожал немного и остановился. А мать уже стало не слышно. Видно, ушла далеко или песню одну допела, а другую еще не начала. Она всегда между песнями промежутки делала. Спросит, не проголодались ли мы с Алькой, посмотрит, сколько мы ягоды набрали, похвалит и снова запоет. Я же давно, почти с самого утра, успел проголодаться, и время было к обеду. А когда мать падала, у нее из ведра узелок выкатился вместе с ягодой, красный от смородинового сока.
– Аль, давай поедим? – предложил я. – А то кишка кишке протокол пишет.
Так отец всегда говорил, когда был голодный.
Сестра развязала узелок, расстелила у себя на коленях, как мать, когда мы садились обедать. Только мать самое вкусное отдавала мне, потому что я младший. Алька же хлеб с повидлом сразу взяла себе и откусила, чтобы я не просил. А мне дала котлету и огурец. Я промолчал, съел, что дали, и заглянул в узелок.
– Это – матери, – сказала сестра, – ну и обжора ты!.. Потерпишь, скоро домой пойдем. Вот доберем ведра и пойдем.
После обеда Алька начала собирать ягоду, а я снова залез на кочку и стал смотреть на материк. Там было тихо, даже кондовые сосны перестали шуметь, а миндач и подавно. Эх, и что отец мне ружья не оставил? Я, может быть, того медведя бы убил, который ревел в болоте. Подкрался бы, прицелился и – ба-ба-ax! Мне отец давал стрелять из малопульки, и я даже в баню из нее попал. Сам видел, пуля в бревне сидела – соломинкой не достать.
Между тем Алька свой подойник добрала с верхом и уже в материно ведро сыплет.
– Давай собирай, – сказала она мне, – нечего сидеть.
– Я мать жду, – сказал я.
– Я тоже жду, но собираю, – начала придираться сестра, – лодырь ты несусветный.
– Мне тятька сказал вас охранять, – нашелся я.
– Эх ты, охраняльщик! – презрительно протянула Алька. – Медведя услыхал – как клещ вцепился…
– А хочешь, я сейчас на материк пойду и не побоюсь? – заявил я.
– Попробуй только! – сурово предупредила сестра. – Мать что сказала? Сидеть здесь! Ищи тебя потом… За огородом блудил…
Вдруг в стороне от нас опять что-то затрещало, захлюпало и прямо на нас поперло.
– Если медведь – ведра оставляем и бежим, – прошептала Алька, – он ягоды пожрет и отстанет.
Но из кустов вышла наша мать и, оглядываясь назад, заторопила, чтобы мы скорее собирались и уходили. Дескать, смородина здесь ни к черту, не смородина, а гниды, от нее спать хочется. Я обрадовался, что меня больше не будут заставлять делать женское дело, подхватил котелок и побежал на луговину… Мать шла впереди, цепляясь руками за ветки, чтобы не упасть, и все подгоняла нас.
– Мать, а ты куда медвежонка девала? – спросил я, когда мы вышли на чистое место. – Это же я его поймал, правда?
– Ты, ты, сынок, – пробормотала мать, – только я его отпустила, пусть на воле живет.
– Ладно, – согласился я, – когда он вырастет побольше, я его добуду.
– Добудешь, – подтвердила мать, – куда он от тебя денется?
И