монету нобль*, и сказала так: «Вот что получишь ты, когда я присяду отдохнуть в твоём доме; когда же направлю я стопы свои прочь, найдутся для тебя ещё три, во всём схожие с этой, ежели останусь я тобою довольна».
Женщина поглядела на золото, и на глаза её навернулись слёзы; но рассмеялась она и молвила: «Комнату на час я тебе охотно могу предоставить, а в придачу и воды колодезной, и ломтик хлеба с мышиную долю. Коли полагаешь ты, что всё это стоит три нобля, как могу я сказать тебе нет, ежели деньги эти могут спасти жизнь моей малютки. Но чего ещё ты от меня потребуешь?» «Немногого, – отвечала чужестранка, – а потому веди меня прямо к своему дому».
Так ушли они с рынка; горожанка провела владелицу осла вниз по улице и через западные ворота города Аттерхей, что, кстати говоря, выходили на Эвилшо; так оказались они на беспорядочно застроенной улице за пределами стен, что тянулась до самого леса; у тамошних домов вид был отнюдь не жалкий, но поскольку столь близко подступали они к Дьявольским Угодьям, люди богатые не желали больше иметь с ними дела, и жилища достались бедноте.
И вот, остановившись у своего дома, горожанка взялась за щеколду и рывком распахнула дверь; и протянула руку гостье, говоря: «Не отдашь ли ты мне сейчас первую золотую монету, ибо отдыхать ты сможешь столько, сколько захочешь?» Владелица осла вложила монету в раскрытую ладонь, и женщина взяла нобль, и приложила его к детской щёчке, а затем поцеловала и монету, и ребёнка; и повернулась к чужестранке, и сказала: «Что до твоей вьючной скотинки, ничего-то у меня для неё не найдётся, ни сена, ни зерна: лучше тебе оставить осла за порогом». Незнакомка кивнула в знак согласия, и все трое вместе вошли в дом: мать, дитя и гостья.
Горница* оказалась достаточно просторной, хотя скудным было её убранство, а именно: табуретка, кресло тисового дерева, небольшой столик и сундук; в очаге не горел огонь, и только белый пепел, оставшийся от нескольких жалких веточек, лежал тонким слоем; но поскольку на дворе стоял июль, значения это не имело.
Гостья уселась в кресло, а бедная женщина осторожно опустила дитя на пол и подошла к незнакомке, и застыла перед нею, словно ожидая приказаний.
И молвила чужестранка: «Горница твоя с виду отнюдь не убога, и не тесна нисколько; а дитя твоё, что, как вижу я, женского полу, и потому, верно, не скоро тебя покинет, хорошо сложено и собою пригоже. Да и для тебя наступят лучшие дни, как кажется мне; я уж помолюсь о том».
Всё это проговорила она голосом ласковым и вкрадчивым, и лицо бедной женщины смягчилось, и очень скоро из глаз её на стол закапали слёзы, но ни слова не произнесла она в ответ. Гостья же достала не три нобля, но все четыре, и разложила их на столе, говоря: «Ло*, друг мой, вот три нобля, что я тебе посулила! Теперь они твои; но этот ты возьми и потрать для меня. Ступай обратно в город, и купи мне белого хлеба, да смотри, лучшего; и мяса самого отборного, или пулярку*, если найдёшь, уже приготовленную и приправленную; а к ним в придачу самого доброго вина, что только