и тебя, возможно, будут называть графом Осберном Вульфгримссоном, почему бы не измениться твоему лицу? У тебя будет борода, свирепый взгляд и уста, привыкшие выкрикивать боевые кличи. Моё лицо тоже вполне может измениться, клянусь всеми святыми. Посмотри на меня: сейчас я похожа на рыжую ворону, костлява, и ноги как веретёна, а ведь я могу вырасти в прекрасную женщину, и тогда ты и в самом деле захочешь увидеть меня. Мне почему-то кажется, что тебя будут любить женщины, и ты сам будешь любить их даже чересчур пылко.
– Со своей стороны, – сказал Осберн, – я думаю, что мне придётся часто убивать: и волков, и других злых существ, стоять перед королями и принимать от них дары, так что времени на то, чтобы любить женщин, останется немного – но тебя, Эльфхильд, я буду любить всегда.
Он покраснел, как краснеют юноши, а не дети.
Эльфхильд же сказала:
– Ты так добр ко мне, и я тоже буду любить тебя всегда. Но ответь мне, Осберн, что мне сделать, чтобы развлечь тебя?
Он ответил:
– Вновь позови к себе своей нежной дудочкой овец, это довольно забавно.
Она весело кивнула головкой, достала дудочку и заиграла, и овцы собрались к ней, толкаясь, как и прежде, и она танцевала и играла довольно долго, а Осберн хлопал в ладоши, смеялся и подзадоривал её, радуясь этому танцу. Поистине, большим удовольствием было смотреть на её чудесные движения.
Наконец, устав, она бросилась на траву на самом краю утёса и сказала, что больше не может танцевать. Осберн сердечно поблагодарил её.
Отдышавшись, она спросила, чем ещё могла бы его порадовать. Он же попросил рассказать, как она жила с теми двумя женщинами, её тётушками, и какими были её ежедневные дела. Тогда она села, как в прошлый раз, болтая ногами над страшным потоком, и начала рассказывать нежным голосом о своих радостях, о своей работе и о своих бедах. Некоторые из этих рассказов были довольно печальными, ибо две её родственницы (а они оказались совсем не старыми – старшей из них исполнилось лишь тридцать лет) обращались с девочкой очень грубо, совершенно не заботясь о ней, о чём речь пойдёт позже.
Спустя некоторое время девочка прервала рассказ о себе:
– Но, Осберн, милый, хотя ты и так добр, что желаешь слушать мои сказки, я не буду их тебе рассказывать. У меня есть истории получше: о паладинах, дамах, замках, драконах и прочем подобном, о чём я когда-то слышала. Некоторые из них мне рассказали мои родственницы, другие – путники, что заходили в наш дом отведать краюхи хлеба, ведь дом наш беден, да ещё, лучшие из этих историй, поведала мне одна старуха, живущая в лачуге неподалёку от нас. Она любит меня и научила меня многому. Я расскажу тебе об этом, если ты хочешь.
– Конечно, хочу, – отозвался юноша. – И ты получишь от меня благодарность. Я хочу подарить тебе ещё что-нибудь.
Девочка ответила:
– Если ты снова и снова будешь повторять те стихи, что сочинил в нашу первую встречу, пока я не запомню их, это будет достойной наградой за мои истории. И если хочешь, можешь сочинить ещё стихов.
– Тогда по рукам, – заключил