Morbus Dei. Зарождение. Бастиан Цах

Иоганн не припоминал, чтобы он сказал или сделал что-то неподобающее. Хотя, когда дело касалось женщин, это мало что значило. Переменчивы, как погода в апреле, поговаривал один его приятель. Иоганн склонен был с ним согласиться.

      Между тем он остался один среди заснеженных надгробий. Над старым кладбищем воцарилось безмолвие.

      За спиной послышались шаги. Иоганн резко обернулся.

      Перед ним стояла старуха, которая была в харчевне в тот первый день, когда его заставили снять рубашку. Мария Зальцмюллер.

      Старуха молча смотрела на него. Листу стало не по себе под ее сверлящим взглядом.

      Потом она осенила себя крестом, поцеловала средний и указательный пальцы и направила их сначала в сторону леса, а потом на Иоганна.

      Тому был знаком этот жест. Mala fide, древний знак против скверны.

      Старуха сплюнула чужаку под ноги и, волоча ноги, пошла прочь.

      «Старая карга, – подумал он и почесал голову. – Суеверная до мозга костей». Последнее, что ему сейчас было нужно, – это религиозная фанатичка, которая настраивала жителей против него.

      Исполненный тревоги, Иоганн зашагал к харчевне.

      XII

      – Погода вроде бы хорошая, – Альбин посмотрел в окно и просиял. – Значит, все остается в силе!

      – Хм… – неопределенно протянул Якоб. – Видимо, так. Элизабет, приготовь там все. Два каравая и одну шквару, но не больше. Хотя можешь положить еще несколько яблок.

      – Да, отец. – Девушка вышла из комнаты.

      Каррер повернулся к Альбину.

      – А вы пока вычистите хлев, а уж потом ступайте.

      – Так ведь нужно помочь остальным на лугу…

      – Делай, что сказано. И поживее! – напустился на него Каррер.

      – Понял. Идем, Иоганн, – поспешно ответил Альбин и махнул своему товарищу.

* * *

      После обеда, когда они явились на окраину деревни, взору их открылась внушительная картина. На лугу расчистили площадку и разровняли до зеркальной гладкости, утоптанный снег переливался под солнечными лучами. Посередине площадки был вбит столбик, а справа лежали в ряд четырнадцать штоков с деревянными рукоятями на круглых болванках из железа[5].