.

пожала плечами.

      – Мужчины не простят вам этой сцены.

      В его взгляде было понимание.

      – А женщины?

      – Они полюбят вас еще сильнее. – Улыбнулась я. – Это как… как почувствовать себя богиней.

      Он сделал пометку в блокноте.

      – По-вашему это не унизительно для мужчины?

      – Что? – Я рассмеялась. – Знаю одного мужчину, которому унизительно покупать цветы своей женщине и нести их в руках по улице. Только это уже клиника. Диагноз. А встать на колени… Это мечта. Что в любви и мечте может быть унизительного? Покажите мне эту сцену.

      – Я… еще не написал ее.

      – Тогда обязательно пишите.

      – Так вы думаете, это не испортит хардкорно-брутальную книгу?

      – Нет. – Я медленно опустилась на стул напротив него. – Добавьте побольше мата в разные сцены, больше перестрелок, продажных девок и выпивки, тогда угодите всем.

      Мужчина улыбнулся. Его глаза просветлели.

      – Интересно.

      – С вас потом автограф. – Достала свой блокнот. – А теперь давайте чем-нибудь накормим вас, надоело смотреть, как вы изводите себя каждый день.

      – Почему вы думаете, что извожу?

      – Я – наблюдательная. У меня работа такая. – Оглядела его. – Густая борода, давно нуждающаяся в соответствующем уходе, мятая рубашка, никогда не звонящий телефон, сидите один, подолгу, ссутулившись. Вероятно, вы одиноки. И с каждым днем худеете все сильнее. Если не взять себя в руки, через год будете выглядеть на пятьдесят.

      – Думаете?

      – Знаю. – Кивнула я. – Вам лет тридцать пять, не больше. Ведь так? Если умыть, почистить, причесать, сможете потянуть на тридцать. – Выдохнула. – Простите, иногда я бываю слишком грубой, но ничего не могу с собой поделать.

      – Без обид. – Он долго молчал, боясь потревожить тишину зала. – Чем вы собираетесь меня накормить?

      И с того дня мы общались практически каждый день. Я призналась Павлу, что однажды тоже пробовала писать. Пятьдесят страниц заметок официанта. Он уговорил меня показать их ему, потом долго смеялся и даже похвалил мой стиль.

      «Ошибки – это все ерунда, тебя не должны сильно волновать опечатки, читать-то не тебе. – Подмигнул. – К тому же в издательствах над текстом работают соответствующие специалисты. Думаешь, я пишу идеально? – Камышев потрепал меня по плечу. – Нет. Ты – автор, вот, что я вижу. И если захочешь, сможешь написать в любом жанре».

      Я тогда посмеялась и побежала в магазин, где скупила все его книги. Читала ночами запоем и ставила галочки на полях в самых интересных местах. Теперь Камышев приходил к нам почти каждое утро, пил кофе, завтракал, работал на ноутбуке, и никто из персонала не смел сбивать его с мыслей.

      А в обед мы обычно вместе выходили на крыльцо, болтали о том и о сем. Он курил трубку, я жаловалась ему на маму, начальницу, учебу и на жизнь. Павел давал мне советы и затем уходил на работу в газету.

      Наше общение всегда было теплым и оставалось чисто дружеским, хотя в такого мужчину трудно было не влюбиться. Сильный, крепкий, суровый.