великий Адрианов вал. И оттуда, сверху, открывается необъятный вид, далеко уходят ряд за рядом синие складки холмов, покуда не теряются за туманным краем земли.
Места эти были мне незнакомы. Я забрел сюда, потому что, как я объяснил Артуру, мне надо было навестить одного человека. Здесь, в Нортумбрии, поселился на старости лет бывший писец моего отца, с которым я подружился когда-то мальчиком в Бретани и виделся потом в Винчестере и Каэрлеоне. На пенсию, назначенную ему после смерти Амброзия, он купил немного земли под горой близ Виндоланды, где изгибается дорога Агриколы, и пару дюжих рабов, чтобы ее обрабатывать. Здесь он и жил, выращивая в своем укромном саду заморские растения и записывая, как я слышал, историю своего времени. Имя этого человека было Блэз.
Мы остановились в одной из таверен в старом городе, что на месте бывшей крепости. Бельтан вдруг почему-то заупрямился, уперся и ни в какую не пожелал платить пошлину, взимаемую на мосту, поэтому мы прошли еще с полмили вниз по реке до брода и перебрались на тот берег, а потом вернулись мимо кузнечной слободы и вошли в город через старые восточные ворота.
Пока мы делали этот крюк, совсем стемнело, и мы завернули в первую же встретившуюся на нашем пути таверну. Это оказалось вполне пристойное заведение вблизи главной рыночной площади. Несмотря на поздний час, кругом кипела жизнь, люди приходили и уходили, слуги судачили у колодца, наполняя водой кувшины; слышались смех, разговоры, прохладное журчание фонтана на площади; где-то в доме по соседству женщина пела песню ткачих. Бельтан веселился в предвкушении завтрашней торговли и даже приступил к делу, не откладывая на завтра, когда в таверну ближе к ночи стали возвращаться постояльцы. Я не стал наблюдать за его успехами. Ульфин принес мне известие о том, что у западной крепостной стены по-прежнему работают старинные бани, и я провел вечер там, вернулся освеженный и сразу лег спать.
Утром мы вдвоем с Ульфином позавтракали под большим платаном, росшим рядом с таверной. День обещал быть жарким.
Как ни рано мы поднялись, оказалось, что Бельтан с мальчиком нас опередили. Золотых дел мастер уже установил свой прилавок в выгодном месте у колодца, то есть, попросту говоря, он или, вернее, Ниниан расстелил на земле камышовую подстилку, и на ней теперь были разложены разные пестрые побрякушки, соблазнительные для глаз и кошельков простого народа. А драгоценные изделия покоились, надежно упрятанные, в глубине кожаных мешков.
Бельтан был в своей стихии: он болтал без умолку со всяким, кто хоть на минуту останавливался посмотреть на его товары, и каждую пустячную сделку подкреплял подробным рассказом о тонкостях ювелирного искусства. Его слуга, как обычно, молчал, терпеливо укладывая на подстилку вещицы, которые кто-нибудь взял в руки и бросил назад как попало, принимал деньги или обменные товары – съестное, ткань. А в остальное время сидел скрестив ноги и зашивал порванные ремешки своих сандалий, с которыми в дороге хлебнул