Милош! Так грязно замарал он чужой невинной кровью человека, который всё и всегда делал только ради Сербии.
Через неделю пришла депеша – турки подступали к Белграду с четырёх сторон. Георгий принял решение уходить. Вместе с ним пошли ещё несколько самых приближённых к нему людей с семьями, но… не было среди них Милоша Теодоровича.
Сначала я не поверила своим ушам – этот малоприятный человек проявил такое мужество и силу духа, коих не проявил даже Карагеоргий. Что это? Глупость или отвага? Ответ на вопрос могла дать лишь Любица, но мы собирались посреди ночи и в такой спешке, что о встрече с ней не могло быть и речи. К утру мы были на австрийской границе, уже так хорошо знакомой и мне, и мужу. В это же время войска Порты вошли в Белград. Что там творится, мы могли только догадываться, а с достоверностью узнали позже. Узнали, что городские ворота для них отворил и встретил их с хлебом-солью не кто иной, как Милош Теодорович.
Вот и ответ! Играя на патриотических чувствах одного героя и воспользовавшись минутной растерянностью другого, он не только показал всем своё истинное лицо, но и добился разом осуществления всех своих целей. Оказалось, что ещё тогда в Стамбуле он договорился обо всём этом с военными советниками из Порты, пообещавшим ему в случае нейтрализации основных вождей восстания наместничество – правда, не над всей Сербией, но над более плодородными её краями.
Которое он и принял, взявшись нещадно обирать и громить бедных сербов. Того, кто не желал ему платить, он бил и подчас лично. Налоги и подати, которые он взимал в свой собственный карман, росли изо дня в день, он пил и занимался грабежами, – что делать, таким уж он был от рождения… Беднякам, как и торговцам, ничего не оставалось, кроме как платить ему по его, крестьянина, поистине барским запросам. Ведь только его волости не подвергались жестоким нападениям турок, в то время как вся остальная Сербия снова начала стонать под турецким игом – точно так, как было это во времена сражения на Косовом поле!
Вот только одна мелочь мешала Милошу Теодоровичу почувствовать себя кнезом – не знатного он был происхождения, и те, что платили ему, делали это с презрением и надменной гордостью. Такого положения дел он допустить не мог. Он вспомнил о знатном происхождении своего бедного брата, которого сам же убил, и принял его фамилию, обвинив Карагеоргия в случившемся. А в доказательство – вот насмешка судьбы! – привёл убийство отца. Человеку, убившему родителя своего, убить другого ничего не стоит!..
Все эти новости дошли до нас, когда мы были уже в Константинополе. Георгий не находил себе места от ярости и всё порывался вернуться, чтобы отправить подлеца на тот свет, но всякий раз был останавливаем мною.
– Ты не захотел умереть от клинка врагов сербского народа, но предпочитаешь смерть от руки братоубийцы и предателя?
– Лучше смерть, чем позор.
– А ты уверен, что смерть сама не станет для тебя ещё большим позором? Не превратит ли свинарь и её в собственную сатиру?
Впервые мой