это не светский визит: речь идет о его старом товарище, и я хочу попросить его о помощи.
– О помощи? Случайно, не о деньгах? – Лёля скорчила гримасу, явно выражавшую неодобрение.
– Нет, конечно, нет. О любой помощи, которую он сможет оказать.
– Вообще-то, Салтыков не совсем тот человек, к которому я бы, например, стала обращаться за этим, но тебе видней.
– Почему?
– Ну, во-первых, у него неприятности, а, во-вторых, на доброго самаритянина он, по-моему, не тянет. Да и вообще, ты выбрала не самый подходящий момент: там сейчас дым коромыслом. Впрочем, он, наверное, уже слегка набрался, так что попробуй: может, он под градусом сделается добрее. Да и дам он любит.
Лёля пошла одеваться, и Нина с некоторым сожалением посмотрела ей вслед. Вероятно, она неправа и напрасно отказалась от Лёлиной помощи. В конце концов, если бы ее представила Лёля, может быть, Салтыков отнесся бы к ее просьбе более внимательно? «Нет, лучше, если я сделаю это сама», – сказала себе Нина и направилась к лестнице.
Салтыкова, стоявшего в группе людей неподалеку от накрытого белой скатертью стола с шампанским и бутербродами, Нина узнала сразу, по тому характерному, немного взволнованному, немного рассеянному выражению лица, какое бывает у человека, находящегося в центре внимания. Это был высокий, плотный, лысоватый человек лет пятидесяти с довольно приятным лицом. Он несколько рассеянно слушал то, что говорил ему стоящий рядом человек с бородой, и с удовлетворенным видом оглядывал зал, время от времени кивая знакомым и отпивая шампанское из длинного, узкого бокала.
Подойти к нему сразу Нина не решилась. Она бродила по залу, рассматривая выставленные работы и искоса наблюдая за автором, чтобы не пропустить момент, когда он останется один. Ждать пришлось довольно долго. К нему подходили все новые и новые люди: с некоторыми он здоровался кивком головы, некоторым пожимал руки, с некоторыми троекратно целовался в щеку и приятно улыбался дамам.
Наконец Нина заметила, что он оторвался от своих многочисленных собеседников и скрылся за маленькой боковой дверью в углу зала. Она бросилась за ним и оказалась в длинной и узкой комнате, где вдоль стен стояли подрамники, картонки, стекла, еще какой-то упаковочный материал, а на полу – коробки с водкой и шампанским.
– Леночка, может быть, вынести еще шампанского? И, по-моему, у нас где-то были конфеты? – Салтыков обращался к блондинке, сидящей за письменным столом в глубине комнаты у окна: она подкрашивала губы, глядя на себя в маленькое круглое зеркальце.
– Как скажете, Павел Аркадьевич. Все вынести, что есть?
– Нет, все не надо. Поставьте пару коробок, а потом посмотрим.
– А водку?
– Пока не надо.
– Как скажете. Вы к кому? – резко спросила блондинка, заметив Нину за спиной у Салтыкова. Тот тоже обернулся и вопросительно посмотрел на нее.
– Павел Аркадьевич, я к вам, – сказала Нина и поспешно добавила: – Я понимаю, сейчас вы, наверное, очень заняты, но я готова подождать или прийти повидать вас в какой-то другой момент, когда вам удобно…
– Мы с вами, э-э, простите, кажется, знакомы? –