которому она с некоторой опаской назвала интересующий ее пункт назначения, нисколько не удивился и кивнул, будто она попросила отвезти ее не в тюрьму, а к Большому театру или на Черемушкинский рынок.
Подъехав к Бутырке, Нина поняла, что опоздала: окошко закрылось. Ей объяснили, что приезжать надо рано, к семи, а то и к шести утра и вставать в очередь, а очередь, как правило, очень большая.
На следующий день она приехала туда в половине седьмого. Во дворе было еще темно, но посетителей собралось уже человек двадцать: некоторые тихо переговаривались друг с другом, но в основном люди стояли молча, время от времени поглядывая на часы.
К восьми, когда должно было открыться заветное окошко, перед входом собралась толпа. Когда открыли дверь, ведущую в помещение, Нину оттеснили, и она оказалась в третьем десятке. Очередь двигалась медленно: Нина передвигала по полу тяжелую сумку, набитую продуктами, и прислушивалась к обрывкам разговоров стоящих рядом людей.
– Запрещено, – ответила женская голова в маленьком окошке, когда Нина спросила, может ли она хотя бы передать Юрганову письмо.
– Но почему? Это всего лишь записка: в ней нет ничего запрещенного. Прочтите, она не запечатана.
– Женщина, отойдите, – сказала голова, – вы что, не видите? Вон какая у меня очередь, а вы тут со своими записками. Отойдите!
Очередь тоже начала выражать недовольство, и Нине пришлось отойти от окошка, так ничего и не добившись. Она поставила на пол тяжелую сумку и стала ждать, пока очередь рассосется и она сможет подойти и снова попытаться договориться с «головой».
– Что, передачу не принимают? – услышала она за спиной чей-то голос и обернулась. Это был немолодой мужчина, одетый, несмотря на довольно теплую погоду, в зимнее пальто с серым каракулевым воротником.
Нина кивнула.
– Вот и я тоже, – вздохнул он. – Приехал из Омска повидать сына, а свидания не дают.
– Вам-то почему не дают? Вы же отец!
– Отец-то отец, да сынок чего-то тут натворил, вот и отказали. И передачу не берут.
– И что же делать?
– Что делать!.. Ждать, когда разрешат: не лететь же обратно. У вас тоже сын?
– Нет, – сказала Нина.
– Муж, значит?
– Нет, – вздохнула она, – и не муж.
– Кто ж тогда? Брат, что ли?
– Нет… мы не родственники.
– Не родственники? – удивился мужчина. – Ну кто ж тогда вам разрешит? Тогда не разрешат, это точно.
– А если у него никого нет! – воскликнула Нина, которой хотелось хоть кому-нибудь высказать возмущение местными порядками. – Если он один, значит, он не имеет права даже на передачу?
– Да-а… – Дед сочувственно покачал головой. – По какой статье хоть он сидит-то у вас? По сто пятьдесят девятой?
– А что такое – сто пятьдесят девятая? – спросила она.
– Сто пятьдесят девятая-то? Мошенничество. У меня сын – по сто пятьдесят девятой.
– Нет, – сказала