оглянешься, моя надежда,
Махни чёрной шляпой,
Чёрной шляпой пуховой,
Шляпой, шляпой пуховой,
Правою рукой.
Пела я не в голос.
Пела-звала я одну надежду. Чтобушки встать. Вернуться чтобушки к работе.
Без работы человек отживается…
За старыми спицами подворачивает ко мне на свиданье былое.
Вижу себя молодой…
В Крюковке себя вижу…
В Ташкенте…
Давно покончилась война.
Возросли мои горюшата. Повыучились.
Саша не развисляй какой. Ин-же-нер-ко… Первый у нас в роду инженер.
В Гае при меди служит сыновец.
Вера фельдшерка. Там напористая что! Как чего надумает – умрёт, а сделает. У меня из крови пересосала напористость.
Сама моя упрямка ребятёшечками уже обсыпалась, будто квочка курчатками, и побегла в вечерний институт. Всё повыше куда дерётся Верочка.
Таково хорошо, таково радостно… Прямо лето на душе.
Увидь отец, помиловался бы…
Отец…
Бабы в Жёлтом всё такали:
– Девойка ты не безвидная. На твой век война оставила мужичья, этого сладкого сору… Роса утрення падёт – уйдёт молода вдова замуж.
А не ушла…
Встречались стоящие люди.
Один даже вон из самого из Киева вязался. Там у него под бомбами семья полегла.
Ни на что не польстилась.
Мужа, пускай и награждённого могилой, любя не спокидают…
Поехал далёко казак на чужбину
На добром коне вороном.
Свой Урал он навеки спокинул,
Ему не вернуться в родительский дом.
Напрасно казачка его молодая
И утро, и вечер на север глядит:
Всё ждёт, поджидает с далёкого края,
Когда к ней казак на коне прилетит.
А там, за горами, где вьюги, метели,
Где страшны морозы зимою трещат,
Где сдвинулись грозно и сосны, и ели,
Там кости казака лежат.
Казак и просил, и молил, умирая,
Насыпать курган в головах,
И пусть на кургане калина родная
Красуется в ярких цветах.
У Миши это первая была песня.
Как идти бить немца, списал на листочек.
Потом этот тёртый-перетёртый клочок, где и слов-то уж не распознать, переслал мне его соратный товарищ, сосед по госпитальной койке.
27
Всяк храмлет на свою ногу.
Клубочек удобно так лежит под рукой в больничной мятой миске, чтоб не бегал, не собирал пыль по полу. Нитка не косматится, её безнадобно подбирать. Ровная, она плавно течёт из-под левой руки.
Вроде всего с ничего посидела. А уголочек уже готов. Сидень сидит – счастье растёт!
Низ уголочка я схватываю пришибочкой, обыкновенной бельевой прищепкой.
Пришибочка оттягивает косичку уголочка. Делает его ровным. Не даёт ему скручиваться.
Так я занялась своим платком, что и не приметила, как в палату налилось народу большь, чем кислородности.
Палата на двоих. Одна койка всё время пустует. Значит, думаю, тогда ко мне.
Вмельк глянула ещё