по ночам отмаливал панночкины грехи в сельской церквушке.
Следы запустения были на каждом шагу в нашем общежитии и в городе, единственным местом в городе, где не было запустения, был базар, и однажды я решила отправиться туда, потому что по базару бегали мальчишки и продавали газеты, а мне нужно было искать место.
Продавцы к девяти часам выкладывали товар на базарных лотках: в небольших картонных коробках по три-пять килограмм лежали шоколадные конфеты, карамель, мармелад, зефир, разные виды печенья и сушки, вафли, ванильные, фруктовые и шоколадные, халва; продавали мед в сотах, сухофрукты. Дыни и арбузы, разрезанные на части, источали сладкий аромат и над ними суетились осы, несмотря на позднюю осень; Бананы и апельсины, ананасы и гранаты, виноград и инжир дополняли картину изобилия. У лотков с копченой и вяленой рыбой я чуть на захлебнулась слюнями. Кондитерская выставляла свои пирожные и торты, но при виде их масляных кремов меня начинало тошнить. Я отвернулась, чувствуя, что волна подкатила к горлу, успела проглотить этот спазм, – и после заметила, что кто-то пристально смотрит на меня.
– Вышла замуж? – спросила я.
Моя знакомая и ровесница, которая стояла передо мной, стала как будто выше и толще, и ждала ребенка, – а мы не виделись с детства.
– Вышла, – сказала она, – за друга своего отца, – добавила она и захохотала. Она всегда хохотала. – Он работает в деревне зоотехником.
– И как? – спросила я, вкладывая в вопрос многозначие смыслов. Пусть она сама решает, как ответить на этот вопрос.
– Да так! – ответила она, – он же старый… вот как хочу, так и ворочу.– Она снова засмеялась. – Вот сережки мне золотые купил и цепочку, – она коснулась груди, впрочем, цепочки было не видно из-за пальто. – К зиме скажу, чтобы шубу покупал и сапоги другие. – Она посмотрела вниз на свои сапоги, – эти мне не нравятся, хочу другой каблук. – Ну, ладно, – вздохнула она, – надо идти, пошатаюсь сейчас по базару, присмотрю сапоги.
– Ладно, – вяло отозвалась я, – пока.
Собственно, нам и раньше не о чем было говорить, просто знакомое курносое лицо в этой толчее. Толпа начала нас разъединять и оттеснять в разные стороны.
– А ты-то как живешь? – прокричала она, обернувшись.
– А я хорошо живу, – проговорила я, а она снова засмеялась, и я не поняла ее смеха. Я купила газету, которую называли здесь местной брехаловкой, и начала ее просматривать, уединившись на скамейке в тихом и маленьком дворике за базаром. В женскую гимназию требовался учитель литературы со стажем и высшим образованием. У меня было неоконченное высшее и никакого стажа. Я сидела и думала, стоит ли мне шевелиться или пойти сразу домой: в животе урчало, желудок просил свою неизменную обедешную булку. Булку я покупала в окошке у хлебокомбината, – там были самые дешевые булки. Наверное, потому что их выпекали из того же теста, что