Неужели я вырастила тебя такой трусишкой?»
Мысль об этом не вдохновляет. Наоборот, мне хочется поглубже уйти в себя.
– Вы можете найти себе в помощники кого-то другого, – встревает Роуэн.
– Речь идет об альбоме выпускников, – не подумав, рявкаю я. – А не об «Инстаграме».
Улыбнувшись, она делает очередной глоток газировки.
– Тогда займись этим сама.
Ладони снова вспотели. Задумавшись, я катаю между ними бутылку воды. Да в чем проблема? Это же не конец света, а всего-навсего обычный фотоаппарат, час моего времени – и будет кучка дурацких снимков, на которые потом взглянут от силы раз или два.
Воображение рисует коробку с разбитой посудой, выкинутую в мусорный контейнер.
Мистер Жерарди терпеливо ждет моего ответа.
– Вы сказали, что дадите мне фотоаппарат? – смотрю я ему в глаза. – К маминому я уж точно не смогу притронуться.
Выражение его лица не меняется. Люблю это в нем.
– Конечно.
– И я поснимаю всего один час?
– Да. Никаких постановочных фото. Поснимаешь всех в непринужденной обстановке. Столько времени, сколько захочешь, и того, кого захочешь.
Делаю глубокий вдох. Такое ощущение, будто я стою на краю обрыва и все подначивают меня прыгнуть вниз – включая маму. Все убеждают, что со мной ничего не случится, в то время как я вижу лишь зияющую пропасть.
– Я подумаю об этом.
Удивительно, но мистер Жерарди решает не давить больше на меня.
– Подумай, – говорит он, поднимаясь со скамейки. – Сообщи мне о своем решении перед фестивалем.
Это я могу.
Папа приносит на ужин что-то из ресторана Kentucky Fried Chicken. Я не любитель фастфуда, но ничего не ела на обед, и желудок требует своего. Жареным цыпленком пахнет так вкусно! Папа еще не успевает поставить на стол пакет, а я уже достаю из буфета тарелки.
Я моментально разрываю пакет и начинаю вытаскивать упаковки с едой, поглощая при этом печенье. Пюре. Соус. Макароны с сыром. Все желтое. Никаких красочных вкраплений. Даже зеленого горошка нет. Ну и ладно. Я открываю коробку с картошкой и раскладываю ее по тарелкам. Папа не сводит с меня глаз.
– Что? – с набитым ртом спрашиваю я.
– Ты дома. – Он прочищает горло. – И ты ешь.
– Я всегда ем.
– Нет, Джульетта. Не всегда.
Я перевожу на него взгляд. Он такой заурядный. Я всегда поражалась: что в нем мама нашла? Она во всем выделялась. Стоило ей зайти в комнату, и ты уже не мог оторвать от нее глаз. Казалось, своим присутствием она освещает все вокруг. Папа же совершенно обычный. Каштановые волосы, карие глаза, коренастое телосложение. Наверное, его можно назвать милым. Ребенком я была с ним очень близка, но когда из-за месячных у меня начались перепады настроения, он, не зная, как себя со мной вести, предпочел отдалиться.
– Что изменилось? – спрашивает он.
– Ничего, – отвечаю я ровным голосом. – Я не обедала. Проголодалась.
– Ясно. Принести попить?
– Ага.
Папа берет себе пиво, а передо мной ставит