удаление отчета из её компьютера означало, во-первых, что поработала она очень хорошо и её логическая цепочка вела в нужном направлении. В нужном, в смысле для настоящего расследования убийства Иванцова.
Но, во-вторых, это же означало, что её ещё раз предупреждают о секретности текста отчёта. Кроме того, при желании её теперь можно довести до увольнения со службы за работу со служебными материалами за пределами служебного помещения. Для этого им придётся, конечно, всё как-то доказывать, а значит, и признавать факт несанкционированного проникновения в жилое помещение. А, собственно, с чего это она решила, что проникновение в её квартиру было несанкционированным? Они без проблем могут оформить все нужные бумаги хоть сегодня. Если ещё не оформили. Ну нет, увольнять её сейчас – это лишний шум, служебное расследование, пусть и формальное, возможность для неё апеллировать вверх… Сейчас увольнять не будут. Потом, если ещё понадобится, да и не за это, а найдут какой-нибудь другой повод.
И в третьих, они отлично понимают, что удаление файла из её компа совершенно не означает исчезновение текста отчёта из её головы. То есть, теперь потенциальной угрозой для них является сам факт её существования. Однако физическое устранение члена следственной бригады ещё до окончания расследуемого дела может привести к тому, что дело это резко вырастет в масштабе и его почти наверняка передадут в другие руки. А это абсолютно не в их интересах. Значит, пока дело Иванцова не закрыто, за жизнь свою ей опасаться нечего. Нет, ну конечно, кирпичи по крышам и просто так ползают, но это уже не сюда.
Получается, что до полного завершения дела посадкой назначенного убийцы её просто будут пасти, не трогая. Тогда у неё есть ещё несколько месяцев… И надо помогать им пасти её: сидеть подольше на работе, выполняя новые задания; никуда не ездить из Среднеградска за исключением служебных командировок (но их теперь уже и не будет); не контачить с новыми людьми, а только с им уже известными… И пусть спокойно пороются ещё в её квартире…
Женя достала редакционный мобильник Замойлова, который он передал ей в гипермаркете, и позвонила на его другой номер:
– Васген, я сегодня допоздна на работе. Заберёшь меня оттуда часов в девять, полдесятого?
– Ого, а чего так поздно-то?
– Заберёшь?
– Заеду, конечно, не сомневайся. – Василий Генрихович стоял в своей квартире перед зеркалом и не сразу почувствовал напряжённость в голосе Жени, и не сразу понял, что она звонила с его телефона: он ещё находился под сладким артистическим впечатлением от своего спектакля у Кошёлкиной. А когда почувствовал и понял, то перестал отклеивать профессорскую бородку с лица и прилепил её назад – сообразил, что образ ещё может понадобиться прямо сегодня же. – Ты откуда звонишь?
– Я после зубного. Посылать тебе нечего. Сегодня ночую у тебя.
– Хорошо, ужин с меня, – сказал Замойлов, но в трубке были уже короткие гудки.
«Так, покатился ком. Всё ещё серьёзнее и быстрее, чем я думал. И Замойлов