с этим днём. У серебра был изъян в том месте, где должен был быть глаз. В штольне Мох сразу же заметил эту мелочь, хотя много лет и в мыслях её не держал. Все-таки появление лисицы едва ли доказывает, что Мемория жива. Моха всегда интересовало, что в тот день Джон зажал в ладони. Теперь он узнал. Лисица вырвалась на волю во время борьбы на волноломе. Агнец не собирался предъявлять доказательство. Его намерением было зашвырнуть Моха обратно во времени, когда чувства были напряжены больше всего, очистить его разум от всего другого.
И получилось. Моху захотелось поверить. Печаль смерти Мемории была бременем, которое он носил немало лет. Мысль, что она, такой умный озорной ребёнок, ушла из жизни, была тяжким грузом. Он винил себя, что не сумел удержать Джона настолько, чтобы предупредить несчастный случай. Всё тогда произошло слишком быстро. Теперь он чувствовал, что одурачен, позволив вертеть собой Агнцу, обнаружившему его слабое место. Мох никогда не был способен позволить Мемории уйти. Бессилие в том, чтобы изменить события того дня, нанесло ему такую рану, какую не смогли бы исцелить никакие доводы рассудка. Он вновь упал на постель. Возможно, теперь шанс изменить это появился.
Уткнувшись в более прохладную часть подушки, Мох жалел, что у него нет ни понюшки синиспоры. Она бы прочистила ему мозги. К снадобью этому он начал прибегать в тюрьме, чтобы сосредоточить разум на учении и отгородиться им, как стеной, от скуки. Когда появилось пристрастие, то оказалось, что оно зловредно прилипчиво, чтобы от него отрешиться. Синиспора ему все нервы обострила бы, но удерживала мысль, что необходимо выйти из квартиры, чтобы отыскать снадобье, – сильно удерживала. Последние свои запасы он израсходовал, добиваясь ясности разума для кражи в Музее. Выйти из квартиры Сифорта означало для него выдать себя за кого-то другого. Он натаскивал себя на восприятие личности Джозефа Леса, но это требовало сосредоточенности. Пристрастие к синиспоре было опасно и приводило в смятение. Оно подрывало в нём способность подмечать важные тонкости. Оно распыляло сосредоточенность разума: случайный взгляд на улице воспринимался как допрос. Случайная встреча с полицией грозила катастрофой. Ирония в том, что вновь влезть в шкуру скромника Джозефа синиспора ему помогла бы, только вот не было её у него совсем. Мох закрыл глаза и погрузился в беспокойный сон.
Проснулся Мох поздно днём и с удивлением обнаружил, что чувствует себя отдохнувшим. Снадобье той женщины перестало действовать на его мышцы и связки. Откинув одеяло в сторону, он уселся на край матраса. Его огорчала мысль, что Агнец мог и других пустить разыскивать Меморию. У такого, как Агнец, много связей и множество присных, вхожих туда и способных добыть то, к чему у других нет ни подхода, ни доступа. Если слова Агнца были правдой и Мемория жива, Мох должен отыскать её первым. Природа одержимости Агнца не очень понятна, но трудно вообразить себе, что Мемории она доставит радость. Глядя на колышущиеся занавески на окне, Мох досадовал на себя, понимая,