и достав одежду из пакетов, Борис не успел сделать и нескольких сотен метров к дороге, как его осветило светом автомобильных фар. Из легковой машины, с направленными на него фарами, горящими дальним светом и с включённой оранжевой мигалкой, но без сирены, в полной убийственной тишине, с обеих сторон из шикарной машины торжественно вышли двое поджарых полицейских в красивых униформах, приблизительно одного возраста, блондинистые арийцы. «Быть может, это те самые, из инкубатора Гиммлера», – подумалось ему. Вызывало подозрение ещё и то, что оба легавые улыбались ему, как старому другу. Один из них произнёс: «Добрый дАнь, камарад!» Элегантно, словно заправский портье, он открыл перед нарушителем государственной границы заднюю дверцу «Фольксвагена», взяв из рук «дорогого гостя с Востока» его мокрый рюкзак, отнёс его в багажник. Расположившись удобно в мягком кресле, Борис неожиданно почувствовал себя хорошо. «Вот она какая, цивилизация!» – с восхищением подумал он, ибо его совершенно не страшили эти конвоиры, но было обидно так сразу попасться, сделав первые шаги в этот мир вечно загнивающего капитализма.
Машина почти бесшумно тронулась с места и, набирая скорость без всякой тряски, куда-то стремительно помчалась, а за окном мелькали в неоновом свете шикарные особняки, вперемешку с рекламными плакатами. Полицейские молчали, а водитель, то и дело поглядывая на узника в зеркало заднего вида, всё время ему улыбался. Борису вдруг подумалось: «Видимо, их деды с такой же доброй улыбкой расстреливали наших партизан». Ехали долго, минут сорок, наконец-то машина так же бесшумно въехала на улицу какого-то городка, и путник смог заметить на въезде дорожный указатель с белой стрелкой и надписью: «Wien – 10 км», но как переводится название города, он ещё не знал. Полицейская машина плавно остановилась около здания, на котором красовалась табличка: «Азюль политик», и что означало это самое «азюль», путешественник ещё не ведал, но зато слово «политик» ему вроде бы было понятно. Полицейский, что занимал место справа от водителя, проворно выскочил из машины наружу, и так же элегантно открыв дверцу перед своим узником. Потом во всё той же манере он показал ему вытянутой рукой на дверь этого мрачноватого здания явно довоенной постройки, со слегка облупившимся фасадом, выкрашенным когда-то в мышиный серый цвет. Должно быть, куда-то спеша, он быстро принёс рюкзак и, всё так же услужливо улыбаясь, выдавил из себя: «Мужик, это твой хата». Пока узник пытался хоть что-то понять, дверца машины за спиной резко хлопнула, как выстрел из пистолета, и полицейская иномарка, прорычав, словно чёрная пантера по имени Багира, умчалась прочь, на охоту за очередным буйволом. А удивлённый политический беженец остался один на один перед закрытой дверью мрачного здания, в зашторенных окнах которого нигде не мелькало даже намёка на то, что кто-то там его ждал. Потоптавшись немного на месте и не решившись постучаться в дверь, беженец пошёл туда, куда ему указывала стрелка дорожного указателя, и слово «Виен» тогда ему тоже ничего