я принесла ему мясного фарша. Понюхав его, котёнок посмотрел на меня. С благодарностью? О, нет! Его янтарные египетские глаза насквозь прозрели человеческую ничтожность и подлость. Есть из моих рук он отказался. Вскоре Черныш исчез: вышел на улицу и, за неимением опыта, пропал, или кто-то сердобольный взял к себе – не знаю. Больше я его не видела, но чувство вины, за то, что дала котёнку камень вместо хлеба, навеки со мной.
Так. Хватит про кошек. Пора переходить к делу.
Во всяком замысле важен порядок вещей. Мысленно разбиваю события на пять отрезков, разных по протяжённости, качеству и смыслам. Детство, юность, жизнь с Доном, жизнь с Кириллом (оба замужества включают детей и работу), одиночество.
Конечно, было бы здорово вспомнить о райской жизни, в которой мы существовали до нашего рождения, а потом, с приходом в этот мир, забыли. Где-то в генах записано ощущение счастья оттуда, и находятся люди, которые убедительно доказывают знание своего добытая. Но я такими свойствами не обладаю. Лишь иногда, медленно просыпаясь или, наоборот, мягко уходя в забвение, ловлю тревожный промельк чего-то незнакомого – то ли родового прошлого, то ли далёкого будущего, которое, как утверждают некоторые учёные, уже давно свершилось и записано в информационном поле, – но проникнуть в смысл не получается. Или не снилось, а только почудилось, или утренний свет спугнул.
Меня вообще обошла стороной всякая мистика – я не вижу вещих снов, не предчувствую событий, не угадываю чужие мысли, но свято верю в силу произнесенного слова, и если вдруг подмывает вслед за поэтом брякнуть: И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг, прикусываю язык, чтобы не искушать судьбу.
Я также не отношусь к сильным духом, способным выбрать момент, чтобы сломать обстоятельства и идти новой дорогой. Правда, мне кажется, я бессмертна, но такова психология большинства. Всякий живой и более-менее здоровый не способен вообразить себя мёртвым. А главное, не желает. Даже Варлам Шаламов, написавший: Я не знаю, жизнь – благо или нет, в страшных, воистину нечеловеческих условиях всё-таки стремился выжить. Возможно, напрасно, потому что вернуться в нормальное прошлое после запредельного нечеловеческого уже нельзя, и сопротивление – лишь дань характеру, упорство борца, не желающего уступить злу. По сути, это превосходство жизни над смертью. Жизни, которая уже не выглядит благом.
Опять села на любимого конька. Пора слезать.
20 июля.
Итак, если по порядку, начну с предков, хотя практически ничего о них не знаю, даже многих имён и отчеств. Большевики с хрустом оторвали народ от корней. В советское время, на которое пришлась большая часть моей жизни, говорить о дедушках-прабабушках, особенно в сталинский период, было не принято, люди боялись случайно откопать родственников идейно сомнительных или благородных кровей. Но многие и без этой причины с облегчением сбросили с себя путы памяти, поскольку прежняя жизнь представлялась мало интересной, бедной,