уже разбились на пары».
Не хватало только, чтобы она завела про презервативы для грызунов…
Мама изображает, что поет в микрофон, папа отвечает тем же, и оба прыскают со смеху, как люди, привыкшие смешить друг друга со времен Юрского периода.
Ладно, рассказы о безумствах моих родителей к делу не относятся.
Я весь день прочесывала квартал в поисках Хейуорд. Дала ей шанс выйти на связь, но она его не использовала. Никаких следов или тайных знаков, ни единого корабля Дыхания в небе – ничего.
Тревожно ли мне? О да. Бегают ли у меня по спине мурашки? Определенно. Хейуорд не объявилась, но меня терзают дурные предчувствия.
Мышиная брачная песня навевает мысли о Магонии. Так могли бы щебетать какие-нибудь крохотные экзотические птички.
Ребенком я ночами сидела на крыше, разглядывая созвездия. Помню, иногда сверху доносились… какие-то звуки. Как это ни парадоксально, оказывается, я смотрела на родной мир, а оттуда на землю смотрели мои сородичи, пытаясь меня разыскать.
Может быть, так и устроена жизнь? Может быть, в ней все пытаются друг друга найти?
Пару месяцев назад Джейсон раскопал в интернете запись пятидесятидвухгерцевого кита, которого прозвали так благодаря уникальной частоте издаваемых им звуков. Его песня была очень грустной и сразу напомнила мне о раненых шквальных китах и кислотном дожде.
Но что, если тот кит, «самый одинокий кит на свете», просто-напросто так шикарно поет, что ни одному животному не хочется его прерывать? Или же его волшебную, невероятную песню никто не в силах повторить.
Тогда мы с ним очень похожи.
Может быть, рассекая морские просторы, он трансформирует соленую воду во что-то иное, превращает потерпевшие крушение корабли в подводные статуи – в общем, преобразует материю вместо того, чтобы горевать о своей нелегкой судьбе. Может быть, он выпал из Магонии и поет в одиночку, потому что вся его китовая семья осталась парить в облаках.
Я поступила наоборот: взмыла в небо, бросив своих бедных родителей на земле.
Мне кажется, папа никогда по-настоящему не верил, что я умерла. Почти все детство я провела в больницах, и он всегда был рядом. Наверное, ему пришлось стать мечтателем, чтобы легче переносить вечные поездки в «Скорой» и всякие больничные ужасы.
– Как ты думаешь, каково это – кататься верхом на ките? – спросил он однажды. Мы сидели в приемном отделении, куда меня доставили из-за очередного приступа кашля, и он держал меня за руку. Я тогда еще была умирающей девочкой.
– Не знаю, – ответила я.
– Я думаю, это все равно что летать на дирижабле.
– Вовсе нет! – сказала я, поддаваясь на его уловку. – По-моему, это все равно что ехать на скоростном поезде, только под водой.
– Поезд под водой… это субмарина, что ли?
– Ага.
– А может, удерем отсюда и станем бродячими похитителями скоростных субмарин? – предложил папа.
– Но мы же утонем, – сказала я.
– Ни в коем случае! – сказал он. – Мы такое придумаем! Мы наденем водолазное снаряжение, а все морские