Женщина была явно не в себе, на грани шока, он бы сказал. Почему? Сильно волнуется? Боится? А ведь, похоже, действительно боится. Только чего? Не девчонка ведь школьница, от мамы сбежавшая с чужим дядей. Он подошел ближе, соприкоснулся бокалами.
– За нас с вами, Агата! За наш успех вместе!
За это стоило выпить, потому что он и сам не был уверен в себе на все сто процентов. Уж очень волновался почему-то. Агата с отчаянной решимостью глотнула янтарной жидкости и стала хватать ртом воздух, на глазах выступили слезы. Она тряхнула головой и как-то натужно, даже жалко улыбнулась.
– Я готова, Вадим Алексеевич, – голос ее предательски дрогнул.
– Вот и славно, – откликнулся он. – Вы идите, устраивайтесь. Я присоединюсь к вам через пару минут.
Он тщательно запер двери, разделся и не торопясь (давал ей время адаптироваться в новом пространстве) вошел в спальню. Агата лежала под простыней, натянутой чуть ли не до глаз, и смотрела на него взглядом загнанного в западню измученного животного. Да что же это с ней, право слово? В комнате горел один только ночник, и Вадим не стал его гасить. Он, совершенно нагой, подошел к постели и скользнул под простыню. И сразу ощутил ее напряженное, твердое как камень тело. Попытался ее обнять, но было такое ощущение, что в руках у него мраморная статуя, красивая, но холодная.
Ее реакция на него была такой странной, что впору было встать и уйти.
– Вы что, девственница, Агата Витальевна? – решился он спросить наконец.
Она отрицательно покачала головой.
– Тогда в чем дело? – голос его стал холодным. – Неужели я настолько неприятен вам, что вы не можете преодолеть это?
– Нет-нет, Вадим Алексеевич, – обрела она голос, – дело вовсе не в вас… Вы замечательный мужчина, и спорить с этим глупо. Дело во мне. Я не такая, как другие женщины, и не могу дать вам того удовольствия, на которое вы вправе рассчитывать.
– Что значит, не такая? – поинтересовался он и тут же скользнул рукой под простыню, попав сразу туда, куда хотел.
Там все было в порядке. Да и он ведь видел ее тогда, на озере. Всю видел, во всех подробностях. Все было на месте, как и положено.
Агата вздрогнула от его прикосновения, но отодвигаться не стала.
– Вы делайте все, что нужно, я мешать вам не стану, – прошептала она, почти стуча зубами. – Вам ведь хочется поставить на мне свой штамп. А он ставится только там, в глубине. Так ставьте.
Похоже, дело совсем плохо. У нее, видно, большие проблемы с этим. И возможно, сейчас возникнут и у него. Во всяком случае, поднявшееся было возбуждение пропало сразу, как под холодным душем. По-видимому, нужно было встать, извиниться за беспокойство и уйти восвояси. Этого требовала мужская гордость. Но в этот момент он повернул голову и встретился с ней взглядом. То, что увидел он в этих голубых глазах, огромных сейчас от страха, даже ужаса, повергло его чуть ли не в шок. Сразу ушли куда-то, растворились и закипавшая злость, и мужская гордость. Осталась одна только щемящая жалость. Жалость