государь, – отвечала Мария, – разве Конвент воспрещает ласки детей и их родителей?
– Нет, но он предписывает наказывать изменников и аристократов; вот почему мы здесь допрашиваем вас. Ну-ка, Антуанетта, отвечай!
Та, к которой относились эти слова, даже не взглянула на муниципала. Она отвернулась, и легкий румянец скользнул по ее бледным щекам, поблекшим от горя, изборожденным слезами.
– Быть не может, – продолжал этот человек, – чтобы ты не знала о покушении нынешней ночью. Откуда оно?
Узница ничего не ответила.
– Говори, Антуанетта, – сказал, приблизившись к ней, Сантер, не заметив ужаса, охватившего и девушку при виде того самого человека, который 21 января утром пришел за Людовиком XVI, чтобы из Тампля увести его на эшафот. – Отвечайте. Нынешней ночью был заговор против республики; целью этого заговора было выкрасть всех вас из плена, пока злодеяние ваше еще не наказано волей народа. Скажите, знали ли вы об этом?
Мария вздрогнула от этого голоса, от которого, казалось, она удалялась, отодвигая свой стул, сколько могла. Но и она ничего не отвечала ни на этот, ни на прежние вопросы Сантера и прочих муниципалов.
– Так вы не хотите отвечать? – сказал Сантер, топнув ногой.
Пленница взяла со стола третий том.
Сантер повернулся. Зверская власть человека, под начальством которого находилось 80 тысяч солдат, который одним движением заставил грохотом барабанов заглушить голос умирающего Людовика XVI, пасовала тут перед величием несчастной пленницы. Он мог и ее отправить на эшафот, но не в силах был заставить склониться перед ним.
– А ты, Елизавета, – обратился он к другой женщине, которая оставила на время работу и сложила руки, чтобы молить не этих людей, а Бога, – будешь ли ты отвечать?
– Я не знаю, о чем вы спрашиваете, и поэтому не могу отвечать.
– Э, черт возьми! Гражданка Капет, – сказал нетерпеливо Сантер, – я, кажется, довольно ясно выразился. Я говорю, что вчера была попытка выпустить вас всех отсюда и что вы должны знать виновников.
– Мы ни с кем за стенами тюрьмы не связаны, сударь, и поэтому не можем знать, что делается для нас, как и того, что делается против нас.
– Ладно, – сказал муниципал, – посмотрим, что скажет твой племянник.
И он подошел к постели юного дофина.
При этой угрозе Мария-Антуанетта вдруг встала.
– Мой сын болен и спит, сударь, – сказала она. – Не будите его.
– Так отвечай!
– Я ничего не знаю.
Муниципал подошел к постели юного принца, который притворился, как мы сказали, спящим.
– Ну, ну, вставай, Капет, – сказал он, грубо тряхнув его.
Ребенок открыл глаза и улыбнулся.
Тогда муниципалы окружили его кровать.
Королева, объятая страданием и страхом, подала знак своей дочери, которая, воспользовавшись этой минутой, скользнула в соседнюю комнату, вынула из печки записку и сожгла ее, затем вернулась в комнату и взглядом успокоила свою мать.
– Чего