страсть в сердце, в рассказах Женевьевы заметно было столько пропусков, запинок, утаек, на которые в ту минуту он не обратил внимания, но которые впоследствии пришли ему на ум и страстно мучили. К тому же его не могло не беспокоить, что Моран был волен разговаривать с Женевьевой так часто и так продолжительно, как ему хотелось, а также и уединение, в котором оба они оставались всякий раз по вечерам. Скажем более, Морис, став ежедневным гостем, не только был совершенно свободен с Женевьевой, которая охранялась своей ангельской чистотой от всех покушений молодого человека, но он даже сопровождал ее в небольших отлучках, которые молодая женщина вынуждена была делать иногда из дому.
Хотя в этом доме с ним общались по-дружески, его все же удивляло то, что чем больше искал он (правда, может быть, и для того, чтобы проще было наблюдать за чувствами, которые он подозревал у Морана и Женевьевы) близкого знакомства с Мораном, который умом своим, несмотря на предубеждение Мориса, нравился ему больше других, этот странный человек, казалось, сам не хотел сближаться с Морисом. И он горько жаловался на это Женевьеве, не сомневаясь, что Моран угадал в нем соперника и что ревность заставляет его удаляться от него.
– Гражданин Моран ненавидит меня, – сказал однажды он Женевьеве.
– Вас, – отвечала Женевьева, смотря на него с удивлением, – вас ненавидит Моран?
– Да, я в этом уверен.
– А за что ему вас ненавидеть?
– Угодно ли, чтобы я сказал, за что? – вскричал Морис.
– Разумеется, – ответила Женевьева.
– Извольте! За то, что…
Морис остановился. Он чуть было не сказал: за то, что я вас люблю.
– Я не могу вам сказать за что, – закончил Морис, покраснев.
Свирепый республиканец был робок рядом с Женевьевой и смущался, как молодая девушка.
Женевьева улыбнулась.
– Скажите лучше, – продолжала она, – что между вами нет взаимной симпатии, и тогда я, может быть, поверю вам. Вы от природы пылки, одарены блестящим умом, принадлежите свету. Моран торговец и химик. Он робок и скромен… Эти робость и скромность не позволяют ему сделать первый шаг.
– Да кто же просит его делать первый шаг ко мне? Я их сделал пятьдесят. Он ни одного навстречу. Нет, – продолжал Морис, покачав головой, – нет, это, наверное, не то.
– Так что же?
На другой день после этого объяснения с Женевьевой он прибыл к ней в два часа пополудни и застал ее готовой выехать.
– А, добро пожаловать, – сказала Женевьева. – Вы не откажетесь быть моим кавалером?
– Куда вы едете? – спросил Морис.
– Я еду в Отейль. Погода прекрасная, мне хотелось бы пройтись. Карета отвезет нас за заставу, где и будет дожидаться, а потом мы пешком проберемся до Отейля, и когда я сделаю все, что мне нужно, мы возвратимся в ней домой.
– О, – сказал восхищенный Морис, – какое очаровательное препровождение дня вы предлагаете мне!
Молодые люди отправились. Проехав Пасси, они вышли из кареты на опушке