MACK». Большой мак оказался мятым, сырым бутербродом. Пётр не выдержал и куснул. Котлета была жесткой, а булка, наоборот, тягучей, как резина, но голод заставлял его кусать снова и снова, пока бутерброд не кончился. Опорожнив банку с пивом, Пётр отбросил ее назад и, похлопав себя по карманам, разыскал зажигалку.
Затушив окурок, он сладко потянулся. За сигареты спасибо, за пиво тоже, но откуда записная книжка? Повинуясь неожиданному и какому-то невнятному порыву, он открыл ее на букве «Н».
Мозг кольнуло электрическим разрядом. В начале страницы находились какие-то фамилии с номерами, а под ними другой пастой и другим почерком было написано: «Нуркин». Дальше, ломая жанр телефонной книги, шел столбец сплошного текста, занимавший – Пётр проверил – два листа.
«Сперва пожри».
Он сдержал благодарную отрыжку и уже не смог оторваться.
«Ты Пётр Ерёмин. Твои друзья: люди из Народного Ополчения (я никого не видел). Враги: члены Чрезвычайного Правительства и их подручные (черный список вспомнишь сам, он не забывается). Что с тобой случилось? Этого я не знаю. Кажется, случилось не с тобой, а с миром. Всё куда-то подевалось. Была война (вспомнишь), теперь нет. Чрезвычайного Правительства тоже нет. Ни одного человека. Я ничего не понимаю. Все сошли с ума. Встретил пару знакомых, они меня не узнали. Лежал в психушке, там пытались вдолбить новую биографию: жена, сын и всё такое. К Нижней Мухинской не приближайся, опасно. Деньгами я разжился, на первое время хватит. Достань оружие. Постарайся найти кого-нибудь из наших. В чужие руки эти записи попасть не должны, но и выкинуть их нельзя. Завтра они тебе понадобятся. Если что-нибудь вспомнишь, дополни. Вот еще: Нуркина я не нашел, никаких следов. Небось, отсиживается за бугром. Всё. Будь осторожен».
Пётр отложил книжку и потер подбородок. Кожа была чистой – молодец, вчера позаботился. Он с легкостью вспомнил, как брился в туалете на Павелецком вокзале, как покупал в аптеке шведскую мазь от гематом, – зеркала на чердаке не было, но левый глаз видел нормально – вспомнил, хотя это было значительно раньше, как колбасил того наглого человечка на углу Нижней Мухинской и Малой Пролетарской.
Вспомнил и всё остальное – разом, без постепенных озарений, без удивления даже, просто немного сосредоточился, и всё появилось. Само. А уже через минуту не мог поверить, как это возможно – забыть собственную фамилию, не мог представить себе то состояние, в котором пребывал раньше. Снилось, что ли? Нет, так долго не спят. Взрыв на Кузнецком был в начале весны. С неба каша какая-то падала, и под ногами каша, только грязная… А сейчас вон лето в разгаре. Солидное выходит пятнышко. В смысле, белое пятно.
Петру стало немного обидно за те неимоверные усилия, что пришлось приложить для организации побега. По существу, он функционировал не более двух часов в день – уже под вечер, когда санитары разгоняли по палатам, остальное же время слонялся по больничным коридорам и насиловал память.
Теперь с этим покончено. Он прикрыл глаза – лишь на секунду – и тут же вспомнил свой домашний телефон. Позвонить? В блокноте про