показал на циферблат часов в том месте, где зияла чернота вместо бриллианта.
– Целая история, кстати, – Кузьма сел за стол. – Выменял камушек, понимаешь? На хлеб обменял. Бывали и такие месяцы, Поля.
Она растерянно разглядывала украшения, отодвинулась от стола, встала, выпрямилась.
– Не нравятся? – удивился Кузьма.
Девочка склонила голову. Глядела с осторожностью, как будто готовясь, что ее отчитают, и наконец негромко сказала:
– Мама умерла, ты знал?
– Знал, Поля. Но я же вернулся. Теперь я буду тебя растить…
Казалось, слова растворяются в воздухе и никто его не слушает, поэтому Кузьма замолчал. Кроме тиканья часов, ничего не было слышно.
Полина резко подняла голову и встретилась с ним взглядом, и он вздрогнул, узнавая Галинино лицо, обильно умытое слезами и полное юной, но уже горчащей жизни. Кузьма не поверил своим глазам: это ли не прошлое и это ли не его совсем молодая жена, которую он видит первый-второй раз и о которой только догадывается, что она сделается его женой? Казалось, что она смотрит через время, будто нет ни прошедших лет, ни даже войны со смертью, рассматривает выжидающе его, молодого и не знающего, кто он и куда однажды уйдет, кого разбудит в себе. Он сам не заметил, как поднялся, уставившись на дочь. Борька непонимающе водил мордой с одного человеческого лица на другое.
Кузьма шагнул к ней, раскрыл объятия, но в этот момент сдавленное рыдание вырвалось из Полининой груди коротким спазмом, она вжалась в угол, не сдержала еще два горестных всхлипа, мотая головой, выставляя против него ручки-тростинки, и сделалась тихой как кукла. Угасающий солнечный свет, просеянный серыми кухонными занавесками, выбелил ее лицо, подчеркнул красоту очертаний. Кузьме стало казаться, что и комната преобразилась, сделалась прекрасной, как картинка, потому что почти все они снова были в сборе, и вот-вот воротится прежний он, живший однажды своей семьей, и все обнимутся, и счастью уже не нужен будет свет с улицы.
Дед и Борька сидели неподвижно, ждали. Кузьма пробовал заглянуть в Полинино лицо, повернуть его к себе, но она не давалась. Постепенно перестала плакать, посмотрела отстранение, будто ее тут нет и его нет. Кузьма оставил попытки, и комната стала обычной: душной и чужой. Наконец Полина спокойно сказала:
– Жаль, что ты не приехал тогда.
Губы Кузьмы двинулись беззвучно, он не мог наполнить их голосом.
– Я это, мне нехорошо, – сказала Полина и быстро ушла.
– Поль!.. – крикнул Кузьма, срываясь с места, но почти сразу остановился, дверь за ней закрылась.
Ответа не последовало. Он посмотрел на деда. Не поднимая взгляда от драгоценностей, тот сказал:
– Скучала по тебе. Я не объяснил, наверное, как следует, почему ты не вернулся.
– Не мог я просто бросить все да приехать. Полина! Выйди! – Наваждение прошло, и Кузьма стал чувствовать злобу.
– Оставь ты, не стоит.
Чертыхнувшись, ветеран скомандовал:
– Пошли, Борь, прогуляемся.
Они с псом вышли во двор. Смеркалось. Кузьма долго вслушивался, но в тишине не было никаких