аквариум простаивает.
Когда я был маленький, родители увидели по телеку какую-то передачу, в которой очкастый умник заливал что-то типа того, что детям надо прививать любовь к природе.
Родители купили мне хомяка.
Они вынимали его из клетки, подносили зачем-то мне прямо к лицу и, мерзко улыбаясь, говорили:
– Только посмотри, какой хорошенький.
Хомяк был отвратительный и, главное, тупой. Совершенно ясно, что с ним не о чем разговаривать, – в его тупых красных глазках не проглядывало даже намека на понимание.
Мама сообщила, что его зовут Хома.
Я не врубился, зачем давать имя существу, которое никогда не будет на него откликаться.
Но честно улыбнулся маме. Я уже тогда понимал, что, если родителям улыбаться, они успокоятся и будут меньше давить.
Мне было тогда лет девять.
Я решил подарить хомячку свободу и выпустил его из клетки.
Это тупое создание не хотело никуда выходить, мне пришлось поднять клетку и вытряхнуть его на пол.
Совершив полет и приземлившись на лапы, хомяк тут же удрал под диван.
Диван был старый, пружинный, доставшийся еще от бабушки с дедушкой.
Родителям вообще всегда было в лом покупать мне новое, и они отдавали мне старое: я сидел за старым отцовским столом на его старом, продавленном кресле. Когда пришло время, он отдал мне свой комп, себе купив новый. Увидев это, мама потребовала новый айфон, мне достался ее…
Правда, недавно они купили мне планшет. И то спасибо.
Короче.
Хомяк расположился между пружинами дивана как раз в тот момент, когда в комнату пришел отец выяснять, как у меня дела в школе. На отца периодически находит педагогический раж, к счастью, ненадолго.
Отец рухнул на диван…
Расплющенного пружинами хомяка я обнаружил, когда мама в воспитательных целях заставила меня убирать комнату.
Я заорал и меня вырвало.
Мама, конечно, не могла соскоблить хомяка с пружин – надо было ждать отца.
Она строго-настрого велела мне в комнату до прихода отца не входить.
Помню это удивительное ощущение манящего ужаса. Невозможно разглядывать то, что там, между пружинами, но и не посмотреть на такую невероятность тоже невозможно.
Когда мама уснула – а это, как известно, ее любимое занятие, – я пошел глянуть на раздавленного Хому.
Меня била дрожь, к горлу подкатывал ком, и все-таки я почему-то тихонечко открыл дверь и почему-то на цыпочках подошел к дивану.
Удивляясь сам себе, я довольно спокойно пялился на расплющенную тварь. Мне его совершенно не было жалко, и даже в кайф посмотреть, из чего состоит это мерзкое животное. Занятно было.
В принципе, я готов был сам его соскоблить и выбросить в мусорку, но понимал, что на меня будут орать.
Пришел отец. Выкинул трупешник, и меня начали жалеть.
Родители всегда сами решали, как и к чему я должен относиться. Меня не спрашивали.
Тут они решили, что я очень переживаю по поводу гибели Хомы, что ребенок пережил шок.
Ах, он у нас такой чувствительный! Такой чувствительный.
С чего они взяли?
Короче.