тут все дело в том, что… – говорит один из них
– Мы не можем быть уверены в конфиденциальности… – говорит кто-то.
– Слово коммуниста! – восклицает Арон так же живо и с такой же глупой и идиотской надеждой, что и жертвы процессов 30-х годов.
– Я даю вам слово коммуниста, что нико… – говорит он.
– Арон, вас было трое, – деловито перебивает его Митя.
– Ты, Анатолий и Арик, – говорит Митя.
– Мы искали Арика, но он как в воду канул! – говорит Митя.
Его лицо меняется. Глаза горят, губы вытягиваются в ниточку, руки слегка подрагивают. Он становится похож на публициста из РФ Дмитрия Ольховского, который жалеет, что в мае 45-го русские не вырезали всех немцев, чтобы заселить Германию уцелевшими евреями, один из которых (к примеру, герр Ольхонсверр) в 2010 году напишет статью о славянских зверях, вырезавших европейскую нацию. Мы понимаем, что даже самый безобидный ботаник может быть смертельно опасен (особенно если он ищет 500 миллионов долларов и вы ему помешали. – Примеч. В. Л.).
– Анатолий и ты в Кишиневе, – говорит он.
– А вот Арик исчез… – говорит он.
– Арик оказался умнее нас, – говорит Арон.
– Он понял, что вы банда убийц и насильников, – говорит он.
– Арон, ты что, мы же тебя еще не изнасиловали, – говорит Копанский.
Все заразительно смеются. Это беззаботный смех людей, не сориентированных в системе ценностей общества с давними тюремными традициями и обычаями. Мы понимаем, что эти мужчины узнали о ГУЛАГе только из книги «Архипелаг ГУЛАГ», что подтверждает некоторые черносотенные теории о национальном составе жертв репрессий 30-х годов.
– Мы думаем, ты знаешь, где Арик прячется, – говорит Митя мягко.
– Я не знаю, где он, – говорит Арон.
– Честное слово коммуниста, клянусь Торой и своей мамой, – говорит он растерянно.
В комнате повисает молчание. Крупно – люстра.
Двор, мертвая кошка, над ней уже появилась муха. Потом еще одна. Еще… Постепенно над кошкой собирается целый рой мух, который слишком велик, чтобы мы не увидели в этом чего-то действительно символического. В атмосфере появляется что-то дьявольское, мы буквально чувствуем прикосновение к коже жаркого кишиневского воздуха и незримое присутствие повелителя мух и прочей нечисти. В проеме окна появляется девушка, которая смеется. Она смеется и кричит.
– Повелитель! – кричит она.
– Повелитель! – кричит она.
За ее спиной показывается старушка-мать, которая спокойно дала дочери отдрочить, и говорит ласковым голосом родителя шизофренички что-то успокаивающее.
– …повелитель! – кричит, смеясь, девушка.
– Наденька, не позорь меня перед соседя… – говорит старушка.
– …велитель, – смеется девушка.
Крупно – рой мух над кошкой. План дома.
– Наденька, опять вызовут врачей, опять тебя заберу… – говорит старушка.
– ПОВЕЛИТЕЛЬ! – орет девушка истошно (это уже даже не горловой вопль, а откуда-то из диафрагмы, а то и желудка).
– ПОВЕЛИ…. – визжит