когда швейцарец просто принес известие о возвращении парня под утро и в таком виде, что черти б закрестились, никто особенно не обеспокоился. Скучная гарнизонная жизнь порой требовала встряски, а покуролесить, потерявши меру, а потом париться под замком – это изредка случалось с каждым и было обычной темой для застольного зубоскальства.
Но когда стало известно, что порки новобранцу не назначили, зато в реестре караулов появилась строка об охране арестанта – отряд пришел в волнение. Эти новости означали, что за Годелотом имеется не просто солдатский грешок, а нечто настолько серьезное, что разбираться с ним будут уже не на уровне капральской плетки…
Дело отчетливо пахло судом, и в гарнизонных квартирах не умолкали разговоры. Морит остервенело колотил кулаком по столу, уверяя, что все это чушь, и кто бы что ни хотел повесить на их соратника – командир все одно не даст его в обиду. Карл поддерживал его, уснащая каждую фразу отборной площадной руганью. Старшие же хмуро отмалчивались – им было известно, что по молодости вляпаться в нехорошую историю проще простого, а вот справедливость – птица редкая, и поймать ее сквозь зарешеченное окно удается нечасто.
Хуже всего же было то, что полковник, прежде всегда горой стоявший за своих парней, на сей раз будто не собирался ничего предпринимать. Клименте и Морит по очереди попытались спросить, в чем обвиняется Мак-Рорк. Но Орсо лишь холодно посоветовал обоим не лезть в чужую помойную яму. С Годелота велено было не спускать глаз, всякие разговоры с ним были запрещены, а в карцер не допускался даже врач, что привело гарнизон в окончательное ошеломление, и лучезарный ореол полковника в глазах подчиненных порядком потускнел. Над особняком герцогини все заметней сгущались грозовые облака…
…Морит вздохнул и потер глаза. Через час его сменят… Но какого же черта Орсо ничего не делает? Тосканец хорошо знал своего командира и был в курсе, что полковник подчас не гнушался идти довольно извилистыми тропами, чтоб вызволить оплошавшего подчиненного из передряги. А это молчаливое бездействие всерьез пугало: было похоже на то, что кондотьер не сомневался в вине Годелота и считал его недостойным помощи.
От этих невеселых размышлений Морита отвлек звук приближавшихся торопливых шагов и тускло-желтый отблеск света. Солдат поднялся со скамьи, а в конце коридора показалась фигура со свечой в одной руке и корзиной в другой – к карцеру спешил доктор Бениньо…
– Господин доктор, – хмуро поклонился Морит, недоумевая, что эскулап делает здесь в поздний час. А Бениньо приблизился к фонарю и затушил свечу.
– Морит… Здравствуйте, – проговорил он, слегка задыхаясь. Похоже, по лестнице врач спускался едва ли не бегом. Несколько секунд он молчал, прерывисто дыша, а потом проговорил горячо и торопливо:
– Послушайте… Полковника в особняке сейчас нет, капитан Ромоло занят какими-то бумагами… Никто сюда не явится. Морит, прошу вас, дайте мне войти