получать карманных денег, мои родители починили ему окно, а мне все-таки дали карманные деньги. И они мне помогают делать домашние задания, и утешают, если я поссорюсь с друзьями или почувствую грусть. Да я и вправду еще ничего такого не испытал, в чем мои родители не могли мне помочь. И почему этот хлеб должен быть вдруг заколдован, я тоже не понимаю – только потому, что папин шеф повторил то, что когда-то сказал Иисус?
«А если от освященных гостий что-то осталось, – говорит пастор, указывая на разукрашенный шкаф в задней части алтарной площадки, – то я положу их вот туда, в дарохранительницу. Так что Иисус всегда будет здесь присутствовать, на каждой святой мессе, а это очень, просто очень здорово! Друга всегда нужно снова вызывать, окликать, а об Иисусе я знаю, что Он всегда здесь, и Он говорит: Я люблю тебя и всю твою жизнь буду твоим другом!»
Почему-то мне это кажется странным. Мои мама с папой уже любят меня, и друг у меня есть, его зовут Тайфун, и он просто клевый. И Мориц тоже. Да и Ян. Трех отличных друзей мне вполне достаточно, да и большинство моих одноклассников тоже неплохие ребята.
«Дорогие братья и сестры, дорогие родители детей-причастников! – Пастор поворачивается к общине. —
Вот вы привели детей к первому причастию, но иногда у меня такое впечатление, что многие сегодня уже не знают, что Иисус дал нам, христианам, драгоценнейший и святейший дар – нашу жизнь. Вот почему я настоятельно призываю вас, чтобы вы научили своих детей тому, что значит жить во имя Господа, в благоговении по отношению к Нему и к Его Сыну Иисусу Христу».
Кто-то кашляет. «Если я принимаю Тело Господне, то я несу огромную ответственность, и потом что-то со мной происходит, – теперь еще громче произносит пастор. – Это, в конце концов, не какой-то духовный аспирин, который я тут проглатываю! Если я прихожу к трапезе Господней, то я перестаю быть хозяином самого себя и признаю: Ты, Христе, руководитель и глава моей жизни! Ты можешь распоряжаться мной, я отдаю себя тебе! – Его голос громко раздается в церкви. – Аминь!»16
«Аминь!» – отзываются люди на скамьях, затем папа играет мелодию на органе. Я вижу его, сидящего там, наверху, совсем маленьким за своим органом и хотел бы, чтобы он сейчас был рядом со мной и помог бы мне ослабить узел на этой проклятой бабочке. Когда пастор не смотрит на меня, я пытаюсь сделать это сам, но узел завязан слишком туго. Я тяжело дышу и чувствую, что вспотел. Свеча в моей руке тоже меня раздражает, кроме того, я всегда думал, что на мессах большую часть времени сидят, а я вынужден тут стоять. Мой папа доиграл, и вот пастор берет золотую чашу и передает ее Ахиму, стоящему первым в нашем полукруге. Ну, значит, дело идет к концу, супер!
«А теперь повторяй за мной, Ахим, – говорит пастор, берет из чаши гостию и держит ее перед своим носом. – Господи, я верую в Тебя!»
«Господи, – говорит Ахим и поднимает руки, расположив их в форме чаши, еще выше. – Я верую в Тебя!»
Пастор кладет гостию в руку Ахима, Ахим смотрит на нее, потом смотрит на своих