не придумаешь.
– Ещё как придумаешь, – задумчиво проговорила Семёновна.
– Хотел я мальчика взять на воспитание, Ваньку. А жена, как узнала, сразу и затеяла бракоразводный процесс. Не ожидал я от неё, столько сил потратил и средств на неё и её дочь. А она, как отсудила себе, что могла, дом, слава богу, у меня уже был, когда мы расписывались, не удалось ей и туда лапу свою запустить, так и уехала к дочери. Двенадцати лет совместной жизни как не бывало. Просто нет и всё тут. Будто и не было никогда. Любил я её и верил ей, а она, выходит, просто дочь растила за мой счёт. В голове не укладывается. Ну, не бывает же так, чтобы любовь взяла и прошла. Хорошо, понятно, не согласна ты, но как же так сразу на развод-то? И ничего не выходит у меня. Понимаете, ничего. Не дают мне разрешения на опекунство, а на усыновление – и подавно. Зачем я это вам?
– Из-за мальчика вы и в интернат пошли работать? Он что, слепой? – тихо спросила Семёновна и закрыла рот рукой.
– Из-за Ваньки. Плохо видящий, такой ему диагноз поставили, но неокончательно. Конечно, по-научному случай его сложно называется, я не хочу вас этим загружать.
– Сирота?
– Они всей семьёй, родители, сестра тринадцати лет и девятилетний Ваня, ехали на машине, вдруг из-за угла на большой скорости в них врезается пьяный водитель. Один Ваня и выжил, спасло сидение детское. Вся семья погибла у него на глазах, и пьяный водитель – тоже. Мальчик долго лежал в больнице с черепно-мозговой травмой, сначала без сознания, потом уже в сознании. Долго молчал, смотрел в одну точку. Я его навещал, с ним даже оставался в больнице. И в комнате он всё видел, и меня, и все предметы вокруг. А когда вышел в коридор, всё, ничего не видит. Остановился и говорит: «Не вижу ничего, только свет и тени».
Стали обследовать и так, и эдак. Говорили с ним, лечить пытались. А от чего лечить-то? Зрение нормальное. Что самое странное. В кабинете всё видит, а стоит из кабинета выйти, всё, как говорится: тушите свет, совсем слепнет. А по приборам зрение стопроцентное. Такая петрушка получается.
Родственников фактически нет, один он. И со зрением такое.
– Горе-то. Ой, горе…
– Да. Врачи говорят, это у него психосоматическое. Но пока сильные препараты не прописывают. Маленький он.
– Объясните, не понимаю. Я ведь не сильна в терминах. Специальную литературу никогда не читала, только художественную, но таких ситуаций там не встречала. Если герои слепли, то ничего и не видели, а вот так, частями… первый раз слышу.
– Так и я тоже ни разу о таком не слышал и не читал. А тут нате вам, такое с близким человеком. Ведь Ваня мне стал родным. А больше никого и нет. Понимаете, не хочет его мозг видеть мир таким: без родителей, без сестры. Но если у него будет новая семья, есть шанс, что он… В детском доме ему жить противопоказано. Не может же человек вырасти полноценной личностью, не выходя из комнаты, будучи и зрячим, и здоровым. А из комнаты и тем более на улицу Ваня может выходить лишь в сопровождении, и только со мной. Больше – ни с кем, до истерики доходило, уж перестали и пробовать.
– Я и работать туда перешел, чтобы разобраться, помочь ему. Опыт у меня колоссальный