дружине собираться в поход. Моих семь сотен отроков да киевские кмети – постоим за землю Русскую, отомстим поганым за сожженные ляшские грады!..
Князь запнулся. Бояре смотрели настороженно.
– Зачем это нам, князь, мстить за ляхов? – прозвучал наконец вопрос. – Оно, конечно, король у них – твой родич, да только нам такие родичи – как шлея коню под хвост. Будто оводы злющие кусают Русь на порубежье.
– За землю Русскую постоять – мало вам? – озлился Святополк.
– Это, князь, иное дело, – вставил слово хазарин Иван Козарьич. – Но если бы у тебя было и семь тысяч отроков, то где взять столько смердов в обоз, и столько корма для коней, и столько сыти для людей? Оскудела наша земля, верно сказано. Не время теперь воевать такими силами.
– Если хочешь воевать, так посылай, князь, за помощью в Чернигов, к Владимиру Мономаху.
Святополк Изяславич вздрогнул, впился глазами в Яня Вышатича, вздумавшего сказать такую крамолу.
– К Моном… Да я… – бледнея, стал заикаться Святополк. – Это ж… что такое…
– К ляхам скорых гонцов пошли, князь, к воеводе Володыю! – зашумели туровские дружинники.
– Ляхи от одного поминания куманов под лавки попрячутся! – грянул в ответ Воротислав Микулич. – Послушай совет тысяцкого, князь, нет у тебя другого хода.
– Ни за что! Ни-ко-гда!
Святополк снова утвердился на кресле и крепко сжал губы, будто опасался, что киевские мужи силой вырвут у него иной ответ.
…Михайловская обитель в Выдубичах, детище князя Всеволода, который год соперничала с Феодосьевым монастырем. Стоявшая у Днепра далее от Киева, она тщилась превзойти Печерскую украшением своей церкви и добротностью иных построек, и книжностью своих иноков, и обилием сел, дарованных князем. Но большого толку из этого соревнованья не выходило. Людей всегда больше толклось у феодосьевых монахов, равно привечавших и холопа и князя, и смердью вдовицу и зажиточного купца. И поклониться мощам самого Феодосия теперь приходили во множестве, чем выдубицкие чернецы похвастать не могли, ибо никакими святыми останками не сумели по сию пору обзавестись, несмотря на все старания князя Всеволода.
Потому обилие съехавшихся в Михайловский монастырь князей и дружинников ввергло здешних черноризцев в изумленное и душе вовсе не полезное безделье. Молиться по кельям или исполнять назначенную работу не было никакой мочи, когда от жгучего интереса перехватывало дух. А как не быть любопытству жгучим, словно крапива, когда в княжьих покоях, выстроенных Всеволодом для себя, другой день подряд ссорятся и бранятся князья – киевский с черниговским. А заодно с князьями лают друг на дружку их бояре. Да так сильно, что, верно, бесы со всей округи приволоклись их послушать и повеселиться. А инокам оттого и тошно, и занятно, и монашье правило на ум нейдет.
Игумен Петр сбился с ног, пока пытался водворить в обители хоть какую пристойность и порядок. Но скоро махнул на это рукой, сел на скамью и в изнеможенье слушал княжью распрю.
– Поскупился ты, брат,