вооружить длинными копьями и щитами в рост – от стрел…
– Поставить их в несколько рядов, глубоким строем…
– А позади – пешцов с топорами, на случай прорыва…
– А по правую и левую руку – конницу. Когда половцы разобьются о копейщиков, ударить по ним с боков.
Русские орехи на столе надвинулись на половецкие и смешались в куче.
– Хорошо мы с тобой подумали, Душило, – остался доволен князь. Но тут же грустно прибавил: – Только не скоро еще это будет. Дружину надо набирать, отроков обучать. Со Святополком… – он запнулся, – ладить. Моей дружины сейчас не хватает даже на разбойников.
– А что, сильно шалят?
– В брянских лесах на волоках залегают купцам пути, – пожаловался князь. – Посылал туда летом отроков со Станилой – едва десяток вернулся обратно. Рассказали про какого-то Соловейку. Силищи, говорят, в том Соловейке немерено. А живет со своими людьми на дубах. Ты не знаешь, Душило, почему на дубах? – задумался Мономах, раскусил орех и пожевал.
– Не знаю, князь. – Душило выпил меду, обтер усы. – А я вот что хотел сказать. Отпусти меня в монастырь.
– Чего? – опешил Владимир Всеволодич. – Куда?
– Я, князь, все еще себя каю, что не уберег Ростислава.
– Ты не мог, тебя мертвыми половцами завалило…
– Выслушай, князь. Не у Треполя я его не сберег, а еще прежде, когда в Феодосьев монастырь одного отпустил. Там-то его враг и подловил. А я-то, дурной, думал: в монастыре какая опасность? Был бы я там, не дал бы чернеца и пальцем тронуть. Тот Григорий был чудотворный монах, я потом узнал. Особо с татями воевал и многих из них к трудам праведным обратил. Вот теперь думаю: нужно мне вместо того Григория, по моему недосмотру утопленного, восполнить число феодосьевых монахов.
– Ты, Душило Сбыславич, с ума съехал, – решительно возразил князь. – То к половцам в нору грозишь залезть, их князьков резать хочешь, а то в монастырь сбежать собрался. И как ты там устроиться намерен? Твое чрево много требует, а феодосьевы монахи одной чечевицей с рыбой питаются. В великом посту и вовсе сухую корку гложут.
– С брюхом слажу как ни то. А про половцев… Я разве сказал, чтоб ты меня прямо сейчас отпустил? Вот отобьем им охоту на Русь наезжать, тогда и подамся на покаяние… Да! – вспомнил он. – Кто у тебя теперь воевода, князь?
– Ратибора поставил, более некого, – с неохотой отозвался Мономах.
Душило встал, уронив скамью, вместо утиральника вытер руки о подвернувшегося холопа.
– Ну, прощай, князь. Поеду обратно. Княжичу твоему отроку Святославу что передать?
– Чтоб тебя слушался.
– Угу. Так ты лечись, князь. Если с тобой что – кто тогда за Русь встанет?
Мономах, подошедши, обнял боярина.
– Того и опасаюсь, – молвил он тихо.
11
Ветер кружил по двору, кидая снегом в окошки, тряся ставнями. Самый лютый месяц зимы, самый скушный и надоедливый. «Устал от зимы», – подумалось