относительно актеров, что, мол, они все гуляки и ненадежные люди. Конечно, наш брак распался в решающей степени из-за того, что мы с Ирой были совершенно разными людьми, не совпадающими ни по каким бытовым и нравственным амплитудам. Но немалую лепту в наше расставание внесла и Екатерина Борисовна. Ей какой-то «доброхот» сказал, что на съемках в Киеве я закрутил какой-то роман. А она, повторюсь, была уверена, что актер – профессия несерьезная, и поверила в навет. Но главное, вероятно, заключалось в том, что жене не хватало моего внимания. Мы начали ссориться. Крушение семьи происходило постепенно. То тут провал, то там. Вот так оно и получилось. Насколько я помню, официально мы расстались в 1961 году. В те времена еще сохранялась традиция печатать объявления о разводах в «Вечерней Москве». И вот однажды там появилась информация и про нас с Ириной. Но, по сути, расстались мы гораздо раньше, потому что я начал активно сниматься. Как раз тогда в Москве шли съемки фильма «Летят журавли», и я день и ночь проводил на площадке. После нашего развода Ира потом снова вышла замуж. Впрочем, что сейчас говорить об этом…
Хорошо помню, как родилась дочь Надя, как я впервые взял ее на руки. Об этих ощущениях трудно сейчас вести речь, да и стоит ли. В основном из-за постоянной занятости я очень мало времени уделял дочери. Если так можно выразиться, был для нее воскресным папой. Появлялся, когда выдавались какие-то перерывы в съемках. Помню, Наде было года три. А я в очередной свой приезд в Москву возился с машиной и придумал такое устройство, благодаря которому машина сама двигается по кругу, а руль заблокирован. Посадил дочь на водительское сиденье, якобы она сама ведет автомобиль. А сам сел рядом и позвал свою маму и Ирину. Когда они высунулись из окна, оцепенели: трехлетняя девочка за рулем! Признаюсь честно: я чрезвычайно мало времени уделял быту нашей семьи. Да и не стремился этим заниматься. Вся семейная жизнь была подчинена графику моих съемок. Сниматься было самым главным, и я этого не скрывал.
Конечно, я во многом виноват перед своей первой семьей. И прежде всего перед дочкой. Она была маленькая совсем, она тут вообще ничего не решала. Это старшие воевали и принимали за нее решения. Она же ничего не могла тогда ни понять, ни сказать, в том-то все и дело. С ней мы всегда потом общались. Моя мама, Нина Антоновна, вообще очень ее любила. Ира вместе с дочерью нередко гостила у нее в доме на Ордынке. Правда, по мере того как выходили мои фильмы и меня стали все больше узнавать на улице, гулять там с дочерью становилось все проблематичнее. Помню, однажды мы пошли в зоопарк и не смогли там осматривать вольеры из-за нахлынувшей толпы. Меня такие случаи всегда смущали. И Надя стала приходить к моему гаражу, где я любил возиться с машиной. В вопросы ее воспитания я никогда не вмешивался. Но мог устроить представление. Как-то я спросил ее, когда мы шли по Ордынке: «А ты будешь меня любить, когда я буду старый и кривой?» Надя, не задумываясь, ответила: «Конечно!» И тогда я притворился старым: стал припадать на одну ногу, скосил глаза. А гуляли