зачем так вычурно?
– Это не вычурно – это правда. Ни одна страна с такой легкостью не выбрасывала за свои границы самых достойных.
– Среди эмигрантов всяких хватало.
– Понимаешь, я о другом. Не о человеческих достоинствах и недостатках. Я о том, что мы так и не поняли, насколько многие из них нужны были стране.
– Мне кажется, в нашей стране достойные люди вообще ни-че-го не решают.
– Интересно, а в других …?
Молчание.
– У тебя будет свободное время?
– Я постараюсь объять необъятное. Очень хочу в Фонтенбло.
– Посмотреть, что вдохновляло импрессионистов?
– Да. В общем, и дворец Наполеона нелишне.
– Это далеко от Парижа?
– Километров 30.
– Но будет хоть один свободный вечер?
– Думаю, да. А что?
– Может, ты встретишься с семьей Заура?
– Я не против, но не представляю: как?
– Просто позвоню ему. Расскажу, что будешь в Париже.
– А ты уверен, что его это заинтересует?
– Да.
– Почему?
– Ездил один мой сотрудник. Понимаешь, совсем чужой человек.
– Он заходил в гости к жене Заура?
– Боже, ты разве не знаешь, что Франсуаза умерла?
– Нет. Когда?
– Два года назад. Он звонил и просто рыдал в трубку.
– Какая странная жизнь. Какие непонятные человеческие чувства. Ведь они всю жизнь прожили врозь. Правда, у них не было поводов для разочарований.
– Не понял?
– Понимаешь, чем больше отдаешь в любви, тем больнее разочарование.
– Ты считаешь это единственным вариантом?
– А разве есть другие?
– Не думал.
– А зря.
– Чего зря?
Я промолчала. Видимо, в папе заговорила старческая наивность или старческий романтизм. А какой был красавец, умница, воспитанный, аккуратный, образованный и обаятельный. Правильно было написано на кольце царя Соломона: все проходит. Правда, на обратной стороне того же кольца еще грустнее: и это пройдет.
– Но жена есть жена, – сказал папа с пафосом.
– Брось. Это фантазии на тему жены.
Ну, почему мы не говорим никогда о простых житейских делах, о простых человеческих потребностях? Невероятно тяжело молодым мужчинам и молодым женщинам друг без друга. Без жарких тел, страстно и нежно прижатых друг к другу. Ведь не секрет, что за немецкими частями ехали публичные дома. А у нас в навязывании жесточайшей морали, была черствость и равнодушие к тем, кто на фронте и к тем, кто работал в тылу. За что осуждали женщин, истосковавшихся по ласке? Что делать молодому мужчине без женского тела?
Все папа знает без меня. К чему говорить об этом вслух. Я промолчала.
– Доченька, не нужно так жестко.
– Я не жестко, я грустно.
История нашего, то есть моего и папиного, знакомства с Зауром была, с одной стороны, тривиальной, с другой – как будто бы предначертанной.
Прошло четырнадцать лет после окончания войны. 1959 год. Я поехала с папой в Ленинград. Он много уделял внимания моему воспитанию.
Однажды под вечер