У меня не было ответа ни на один из этих вопросов. Я свернула рубашку и быстро отнесла её в комнату мамы и Мишеля.
Вечером я спустилась к ужину. Несмотря на август, было прохладно. Я мельком взглянула на первую полосу местной газеты, которая лежала на тумбочке. Никаких сообщений об оборванных проводах прошлой ночью, слетевшей черепице и поваленных непогодой деревьях. Похоже, катастрофа коснулась только меня. Это было нечестно. Я, смирившись с тем, что в последние двадцать четыре часа вокруг царила сплошная несправедливость, села за стол.
Наверное, если бы в тот вечер кто-то вошёл в комнату и увидел нас, молчание, изредка прерываемое звоном посуды, он принял бы за знак того, что мы не слишком привязаны друг к другу. Но это было не так. Именно наша общая любовь сейчас мешала нам быть общительными и приветливыми. Я знала, что мои чувства сейчас разделяли и мама, и Мишель. Как бы там ни было, наша семья существовала столько лет. И она не могла развалиться за несколько часов. Мне казалось, что этот ужин был похож на проводы на вокзале, когда до отправления поезда всего несколько минут и всё уже сказано, вещи стоят в
купе, а ты стоишь и считаешь секунды, совершенно не зная, что сказать. Да и что это может быть за беседа?
Я подумала о том, что завтра будет как раз такое прощание на вокзале:
– Не провожайте меня завтра. Я поеду одна.
Мишель и мама посмотрели на меня и переглянулись. Они ничего не сказали. Молчание – знак согласия. Тем лучше. Я снова увидела себя со стороны. Снова маленькая девочка, с капризами которой просто не хотели иметь дело. И снова эта маленькая девочка пыталась заявить о своей взрослости и самостоятельности. Бедная мама. Я отругала себя. Ей ведь нельзя волноваться. Скорее бы я уже уехала и оставила их с Мишелем в покое.
Единственным способом закончить это мучение было поскорее расправиться с едой и подняться к себе. Что я и сделала. Но, выйдя из комнаты, я задержалась в коридоре так, чтобы меня не было видно.
Сначала они молчали.
– Что думаешь? – услышала я голос Мишеля.
Мама вздохнула:
– Я не уверена в том, что мы поступаем правильно. Лили весь день сама не своя.
– Это началось раньше, чем мы сказали ей о Франции.
Я насторожилась.
– Да, ты прав. Она сказала мне, что собиралась сказать, что хочет уехать, а мы опередили её.
– Правда?
Жаль, что я не видела его глаз.
– Если бы мы немного подождали, возможно, всё было бы иначе, – продолжала мама. – Наверное, тогда мы бы весело обсуждали её идею, планировали поездку. А получилось, что мы просто выставили её за дверь. Она очень любит сюрпризы, а получилось всё наоборот. Помнишь, как она в детстве любила прибегать к нам в комнату и будить нас? А если мы выходили раньше, то она ужасно расстраивалась.
– Да, «сюрприз» повторялся на протяжении почти года, – с улыбкой в голосе сказал Мишель.
Я