разламывать, – горькая усмешка чуть затронула губы женщины. – Я настроение имела ввиду скорее. Ты не подумай, он не помешанный… хотя иной раз… как помешанный. У меня ведь мама в старческое слабоумие впала совсем, боюсь теперь всего. Она то кричит, как кликуша, то забывает все на свете, а тут еще Петенька…
– Ты, знаешь, держись, не раскисай, – пробормотал Лука. Тут же устыдился своей банальности, но больше-то сказать было нечего.
– Держись, – машинально повторила Тамара и вдруг воскликнула:
– Да куда мне двух сумасшедших?! – затем спохватилась, что слишком громко прозвучали ее слова, потому весь дальнейший разговор вела вполголоса.
– А что с Петром?
– Мысль у него в голове застряла. Да так застряла, что изнутри выедает всего, рассудок мутит. Конечно, таких буйств, как мама, он не вытворяет, но страшно. Целый день может по дому ходить из стороны в сторону, как заведенный автомат, да под нос себе нашептывать какую-то ересь.
– Какую именно? Может, ничего такого и нет, что внушало бы серьезные опасения…
– Не разобрала, про ржавчину что-то.
– Так ведь и раньше часто сетовал, мол, денежки его ржавеют.
– Теперь другое. Ты слышал, что Петенька наконец от доли завода избавился?
– Ну?! – удивился Лука.
– Недавно совсем. Я только облегченно выдохнула! Думала, заживем наконец. Ой, столько сил-то он на этот несуществующий завод угробил, столько денег! А теперь злющий все время, в голове что-то наворачивает. Да вот мама тоже…
– Может, образуется…
– Вот что ты городишь, в самом деле! Ей восемьдесят скоро.
– Я про Петра. С ним образуется.
– С ним – возможно, – согласилась Тамара, потом заговорила еще тише, разобрать едва удавалось:
– Прости. Не хочет он про детей ничего слышать, понимаешь? Лизе учиться уже очень поздно. Мы ее отправляли в юности, да и позже пытались убедить, она разве согласилась? А теперь – нате, поеду! Петя недоволен.
– Как же недоволен, коли мы еще осенью с ним обсуждали!
– Ой, не кричи пожалуйста. Послушай, Лизка наша – девчонка взбалмошная, так что если честно, мы думали, не выйдет у них с Ильей. За зиму разбегутся, мальчик перебесится да один уедет.
– Лизка, наверно, взбалмошная-то в тебя, – тут лицо Луки исказилось до неузнаваемости, неестественная улыбка расползлась пуще прежнего, так что верхние зубы обнажились целиком, глаза же от подобного напряжения затуманились, покрылись слезливой пленочкой, а их вечный лукавый прищур исчез на миг. Гостю хотелось изобразить хитренькую ухмылку, но получилось страшно.
– Сам ведь знаешь, кто старое помянет.., – Тома отвернулась, чтобы скрыть неприязнь, резким движением выдернула из духовки поднос с мясом и вручила собеседнику со словами:
– На вот лучше, отнеси. Я сейчас приду тоже.
Озадаченный Лука в обнимку с остывающим подносом поднялся обратно в широкую залу. Петр за время