что позавчера, во время взрыва породы, случайно подорвали еще и резервуар с горючим, из-за чего произошел выброс сернистого газа. Ядовитое облако ветром тут же отнесло на запад, к грачевнику. Там оно осело, наткнувшись на кромку леса, яд попал в гнезда и на деревья.
От подобного известия жители зашумели, заволновались, но бригадир кое-как их успокоил, указав на то обстоятельство, что рабочие никакой химзащиты не носят – настолько слаба опасность, – и что даже птицы не умерли бы, если б сразу снялись с насиженного места, а не пробыли в пропитанных ядом гнездах двое суток. Та же старуха, что возмущалась у котлована, начала причитать плаксивым и дребезжащим от старости голоском:
– Ой, что же с нами будет, что будет…
– Да ничего не будет, – уверил бригадир. – Пару дней покашляете и все.
– Чего ж рабочие не кашляют? – спросил еще кто-то из деревенских. – Вы им противоядие раздали, а нас заморить хотите!
Бригадир добродушно засмеялся от нелепости такого предположения и ответил:
– Мы ведь люди привычные, полжизни всяким таким дышим.
Объяснение это многих удовлетворило – все же звучало оно разумно, а жители не настолько были напуганы, чтоб разума лишиться. Долго гадали, почему птицы не покинули грачевник сразу. Одни говорили, мол, они и не почувствовали ничего, а как агония началась – взмыли в небо, ринулись к горе как к самому явному ориентиру, но от смерти улететь не успели да так над селением по очереди и умерли. Другие утверждали, что грачи не смогли бросить своих птенцов, которые уже потихоньку вылуплялись, да и деток, спрятанных под скорлупкой, им жалко стало, вот и не бросали гнезда до последнего. Вообще люди склонны приписывать животным некое благородство, потому вторая версия в конечном итоге всем пришлась по вкусу. Но, справедливости ради, запаха ядовитых испарений в воздухе не ощущалось, и если бы не массовый падеж птиц – жители деревни тоже сидели бы спокойненько по домам, кашляли да грешили на весеннюю простуду. Может, и птицы так – не знали да не ведали, что уж мертвы заранее…
После недолгих споров грачей решено было собрать и захоронить где-нибудь за горой, а то теплеет день ото дня, того и гляди, разлагаться станут.
Их совками или лопатами – уж кто что принес – складывали в большие холщовые мешки, предназначенные для хранения зерна и картофеля.
Вывозили на машине Андрея – того самого юноши, который когда-то имел недолговечную связь с покойной Лизаветой и у которого наряду с Радловым была машина. Старенькая развалюха с ржавыми звездочками на поверхности кузова, но на ходу. Полные мешки сваливали в багажник, за раз по два. Всего получилось пять с половиной мешков, и съездить надо было три раза.
Поехали сам Андрей, за рулем, дед Матвей, которому пришлось в тот день поучаствовать во всех вообще погребениях, и одна женщина из местных, на заднем сидении. Больше никто в помощь не отправился –