выпав, позднее сменились тридцати двумя постоянными.
О том, почему идеальное число зубов соответствует тридцати двум, что ровно на одну цифру выше максимального количества дней в месяце, и, в то же самое время, на одно число меньше количества земных лет Спасителя.
О том, почему он наблюдает в зубах единовременный символ скоротечности времени, смерти, возрождения и жизни.
О том, почему двух совершенно одинаковых зубов не встретить и в одной челюсти, коль скоро даже те из малых сих, что занимают симметричное положение и выполняют одинаковую функцию, находясь по разным концам единой челюсти, обладают либо двумя корнями, напоминающими ему о двойственной природе Спасителя, либо тремя корнями, напоминающими о догмате Триединства, в то время как восьмые зубы, порой обладающие четырьмя корнями (что есть суть число евангелистов и знак особой гармонии), появляются в особое время.
О том, почему молочные зубы соотносятся в его представлении с Заветом Ветхим, в то время как коренные – видятся ему Заветом Новым, а порча и выпадение зубов соотносится в его понимании с искажением, вызванным ересью и впадением в грех.
О том, как он соотносит религию и медицину, полагая религию суть медициной, цель которой заключена не во врачевании плоти, но во врачевании духа от болезни греха, а главными же её инструментами являются вера и разум, дополняющие друг друга в гармоничном единстве.
О том, как богословие и философия видятся ему двумя челюстями, позволяющими раскусить прочную скорлупу неверия, обнажив под ней плод Истины.
Ну, и о многом другом.
Фабрис предполагал, что зубы, будучи долгое время неочищенными, заболевают, начиная выдавать особый зубной яд, который, будучи поглощённым вместе со слюной, отравляет тело и служит причиной если и не всех, то многих прочих болезней, даже и помимо зубных.
Венсан Мавр, время от времени находя подходящее время, читал и перечитывал стабильно появляющиеся главы сего трактата, периодически оставляя в тексте и на полях свои замечания.
Тем временем остальные монахи, наблюдая за странностями молодого энтузиаста, довольно ясно и недвусмысленно делились с аббатом опасениями о том, что Фабрис уже вконец сошёл с ума.
– Этому – можно, – снисходительно замечал им настоятель, возвращаясь к своим повседневным обязанностям.
С раннего утра и до позднего вечера к Фабрису, не только как к единственному, но и как к лучшему мастеру в здешней округе, стекались целые толпы людей, занимавших огромную очередь. Многие из них, прослышав о его мастерстве и сноровке, приезжали даже из других городов, порой отдалённых.
Нищие и знатные, младые и старые, христиане и иноверцы – все, кто приходили к нему с жалобой на больные зубы, могли рассчитывать на его добросовестную помощь.
– Больно не будет, – стараясь успокоить, каждый раз заверял он. И хотя, иной раз, несмотря на весь