в Лондон и заставила таксиста остановиться на пути из аэропорта. Я выскочила на дорогу с интенсивным движением, чуть не попав под колеса грузовика на своем пути к магазину светильников. Я не нашла точно того, что мне представлялось, поэтому выпрыгивала из машины еще шесть раз. Я сказала таксисту, что это вопрос крайней необходимости (какая крайняя необходимость может случиться в Ареале Обитания?). В конце концов я купила круглый пластиковый садовый фонарь, который был совершенно не тем, что мне надо. Он менял цвет и выглядел чудовищно. Поэтому я по-прежнему в поисках лампы, но теперь мне нужны еще и те полосатые наволочки. Я была в Ирландии по работе, возвращалась оттуда, когда ехала из аэропорта, и я долго не видела своих детей. И чем я занимаюсь? Бегаю по магазинам в поисках ламп. Вы бы ненавидели себя, если бы это были вы?
Чувство такое, будто ты труп, – нет ощущения кожи и конечностей. Я абсолютно опустошенная и никак не могу восстановить ту самоуверенность, которая была у меня еще неделю назад. Сейчас все – ничто, ни в чем нет смысла, только пушки навязчивой необходимости палят в моей голове. Как если бы ваша прежняя личность была высосана из вас так медленно, что вы даже не заметили ее исчезновения. Она была украдена постепенно, и с каждым днем вы все меньше и меньше помните, кто вы и что чувствуете.
Я хочу пойти в «John Lewis»[50], но знаю, что буду бродить там как скиталица, потерянная и не способная вспомнить, зачем я пришла. Именно поэтому люди думают, что депрессия – это ваши выдумки. Как я могу убедить кого-то, что мои мысли атакуют меня товарами для дома? Возможно, поэтому на ней лежит это клеймо – каждый, кто в здравом уме, скажет: «Да что, черт возьми, с тобой происходит? Зачем тратить деньги на медицинские исследования, если вся проблема в поиске подушки? Я должен относиться к этому серьезно?» Они скажут: «Слушайте, люди умирают от рака. Они не узнают подушку, даже если она встанет и заговорит с ними».
Я хочу объяснить им, что голос, который велит мне купить подушку, – это болезнь. Люди не совершают самоубийства из-за того, что не смогли купить подушку, – но они ощущают беспомощность. Чувство, что твой мозг с его безумными командами больше не принадлежит тебе, может заставить тебя бросится со скалы, только бы получить минуту тишины.
Как я уже говорила, я нахожусь в самом начале приступа, и отслеживание собственных мыслей дает мне секунды форы, когда я знаю, что эти мысли – моя болезнь, а не я. Значит, я в депрессии, пока по колено, еще не с головой. Я сообщу вам, когда это случится, хотя, возможно, вы и так узнаете, поскольку эта книга останется недописанной.
Я продолжаю писать на следующий день, а вчера, после той безуспешной охоты на светильник и подушки, моя подружка Кэти Летте[51] попросила меня заглянуть на обед с (я не шучу) Гордоном и Сарой Браун[52], Нилом и Гленис Киннок[53] и Джемимой Хан[54]. Я была настолько обезумевшей, что в тот момент,