первой. – Баню топи. Живо! Ох-хо-хо… Девица ента, что же, так вот без одежи и лежала на снегу?
– Ага. – Прохор согревал ладонями узкие ступни девушки. – И кровь у нее на голове была… Я отер шарфом, чтоб шубу не испачкать.
– Да что ж она делала за городом одна?
– То и мне показалось необычным. Видать, ударили по голове ее, полагаю, грабители, раз теплых одежек на ней нету. По следу я понял, ползла долгонько, оттого и не замерзла до смерти. А гляньте, мамаша, хороша-то как, точно ангел.
Мамаша плечиками пожала, выражая… да ничего не выражая, одну только потерянность. Оно-то так, девица наружностью весьма недурна: личико точеное, нежное, бровки дугой, носик махонький, губы – что лепестки розы, станом тонка, ручки беленькие с тоненькими пальчиками… Вовсе не рабочие ручки. Мамаша враз определила: девица мещанского происхождения, а это люди с незавидной долей, в нищете прозябающие. Сыновей своих мещане стараются отдать на военную службу, коль повезет, только там можно сделать карьеру, а дочерей – куда придется: в белошвейки, горничные, содержанки, в лучшем случае – замуж за состоятельного старика. Не жаловала мещанское сословие Гликерия Сазоновна, бедность – это нехорошо, бедные люди на всякие подлости с хитростями способны. Глядя, как сын хлопочет над юной девицей, а также зная, что он до юбок охоч – ни одной не пропустит, – она заворчала, кутаясь в шаль, хоть и натоплено в доме:
– Да чего ж хорошего-то в ней? Худа, бледна, видать, недоедала. – Тем временем девушка застонала, но глаз не открыла, лишь перекатила головку набок. – Ой, Прошенька, не знаешь, кто она да откудова, а в дом принес. Кабы б беды от нее нам не стало…
– Будет вам, мамаша, – отмахнулся сын и легко поднял бесчувственное тело на руки. – Отнесу-ка я в баню ее, там и обожду, когда натопится. Ей постепенное тепло надобно.
– Бог с тобой, Прохор! – замахала мать руками. Разврата только и не хватало прямо в доме. – Ты никак надумал мыться с нею? Не допущу!
– Да согреть хочу, а не мыться… – начал было оправдываться он.
– Ладно, неси, но греть я сама буду! Иначе повезешь в приют аль в больницу для бездомных, – твердо поставила она условие.
И аж испугалась твердости своей, ведь ни разу до сего дня сыновей строгостью не охлаждала.
– Да какая ж она бездомная, мамаша? Бездомные одеты иначе…
– Я свое слово сказала! Неси!
Прохор отнес девицу в предбанник, где было тепло и держался терпкий травяной дух, уложил на лавку. Вскоре пришла мамаша с Нюшкой, выдворили его и начали раздевать безвольную девицу. А платье-то на ней с виду вроде скромное, но из ткани весьма дорогой, в тканях-то мамаша толк знала, чай, из купеческого сословия сама и супруг. Да и под платьем исподняя одежда не всем дворянам по карману, не говоря о мещанах. Кто же барышня? В сознание она не пришла, хотя и в парной лежала, и прохладной водой ее окатили из ушата.
– Вот напасть так напасть, – сетовала Гликерия Сазоновна, вытирая насухо полотном нагое тело девушки. – Ну как помрет, чего делать будем? Чего