основополагающих факторов 1–2. Социально-культурный характер положительных эмоций, связанных со смехом, позволяет утверждать, что социален любой смех[49]. Такой вывод ставит под сомнение возможность так называемого физиологического смеха. Так, смех от щекотки возможен лишь в условиях душевного комфорта, убежденности в добром отношении к нам щекочущего. В любом другом случае и тем более – при опасности, щекотка – не более чем неприятное раздражение нервных окончаний. Поэтому пытка щекоткой, описанная Гриммельсгаузеном в «Симплициссимусе» не представляется реально возможной. Вернее, пытка возможна, но она не будет сопровождаться смехом, разве что палачей.
В случае истерического смеха человек оказывается в абсолютно запредельном отношении к любому «мы» и ему все видится смешным. В этом смысле истерик подобен нигилисту.
С торжеством социальной ценностной нормы связано использование смеха в ритуальной практике в качестве обряда жизнеутверждения, как средства магического воздействия на природу и других людей[50]. Разгульный смех во время дионисийских праздников, сатурналий, карнавалов, в практике чань-буддизма имеет те же первоосновы. Одним из последних звеньев широкой ранее смеховой обрядности являются весенние первоапрельские шутки.
Социален и так называемый жизнерадостный смех, часто ставящий теоретиков в тупик, поскольку не связан вроде бы ни с какими – большими или малыми – недостатками. Жизнерадостному смеху иногда вообще отказывают в связи с комизмом и смешным, отводя ему область чисто психофизиологическую, объясняя его феномен «игрой жизненных сил» (И. Кант). Однако радостный смех ребенка, относящийся ко всякому яркому и приятному впечатлению, «беспричинный» смех девушек и другие проявления жизнерадостного смеха имеют ту же информационную и смысловую природу – они вызваны избыточным положительным предпониманием, торжеством своего «мы». Если у человека нет забот и все в жизни складывается удачно, он счастлив и потому беззаботно смеется[51]. В этом случае, как и при высмеивании, радует победа, торжество человеческого отношения к жизни. Детский смех – одно из первых проявлений человеческого в ребенке.
В этом случае различие между насмешливым и добрым смехом не в сути смешного, а в характере торжества. Речь должна идти не о противопоставлении, а о смещении акцента. В первом случае акцентируется торжество своего «мы» над чужим. Во втором – торжество признания объекта смеха «своим». В первом случае – отторжение чужого, вредного, слабого. Во втором – радость осознания своей силы и доброты. Несостоятельно в этом контексте и противопоставление двух видов комизма – высокого и низкого, сатиры – идейного, «нужного» смеха и юмора – смеха безыдейного, развлекательного. Так же как несостоятельным оказывается и противопоставление в комических жанрах «разоблачающего» и «утверждающего» смеха[52]. Во-первых, при этом смешиваются категории