сотрудничества. Иными словами, Брюссель и Москва увязали экономические отношения с участием Минска и Киева в региональной интеграции.
Со стороны ЕС таким интеграционным «предложением» стало «Восточное партнерство», которое, по мнению российских экспертов, было ориентировано на освоение ресурсов СНГ и установление контроля над этим регионом совместными усилиями Евросоюза, блока НАТО и США [Косикова, 2008]. Во многом такие выводы основаны на условиях создания ассоциации с ЕС, предполагавшей перенос европейского законодательства и технических регламентов на национальный уровень ассоциированных партнеров. Реакцией России на активность ЕС стало обновление ТС и ЕЭП, создание ЕАЭС, который должен был стать новой институциональной опорой постсоветской реинтеграции и прийти на смену «размытым» и менее эффективным объединениям (СНГ, ЕврАзЭС, Союзное государство).
Дополнительным вызовом для Минска и Киева, а точнее – для их внеблоковости и многовекторности, стало то, что отношения и траектории развития Россия и ЕС становились все более разновекторными, причем не только на политико-экономическом, но и на общецивилизационном уровне, включая такие важные аспекты, как культурно-ценностный и отношения в области безопасности. Особенно здесь следует отметить военную сферу. Хотя экономическая интеграция оставалась формально отделенной от военно-политических блоков, опыт и восточноевропейских стран ЕС, и многих стран бывшего СССР показал, что в подавляющем большинстве случаев экономические вопросы обсуждались в комплексе с расширением НАТО. Это означало, что суверенные и до определенного времени внеблоковые Беларусь и Украина превращались в объекты повышенного интереса военных структур, коими с российской стороны являлась ОДКБ, а со стороны стран Запада (где совместно с ЕС присутствовали США) – НАТО, вплотную приблизившаяся к белорусским и украинским границам в 2004 г.
В 2014 и 2015 гг. конкуренция России и Европейского союза на постсоветском пространстве достигла своего апогея, а их отношения вышли на принципиально новый уровень экономической конфронтации и политической бескомпромиссности. Правда, пока речь все же не идет о возвращении к состоянию «холодной войны», и политики с обеих сторон стараются подчеркнуть этот нюанс. В целом можно говорить об очередном ужесточении региональной среды, но при сохранившихся возможностях для Минска и Киева искать себя (и внешние ресурсы) через балансирование между Россией и ЕС.
Таким образом, можно подытожить, что региональная среда в Восточной Европе в 1991–2014 гг. не просто создала условия для балансирования двух постсоветских стран между Россией и ЕС. Именно региональная среда вынудила их к проведению этой политики, заставила отвечать на поставленные вызовы для защиты своей независимости и интересов в трудный для себя переходный период. В то же время региональная среда не объясняет разность внешнеполитических стратегий Минска и Киева. Очевидно, причины их отличности следует